Акая/Сэйичи, !рейтинг (~R-NC-17)
читать дальшеСудя по тому, что Гэничиро уселся рядом не спрашивая разрешения, он и вправду был очень взволнован. Сэйичи поднял на него взгляд, улыбнулся, приветствуя, и продолжил читать учебник.
– Я очень беспокоюсь из-за Акаи.
– Ага, я заметил. Ты к тесту готов? Не проверишь меня?
– Я готов к тесту. Я хочу поговорить с тобой об Акае. Это становится проблемой. Он стал хуже играть.
– Я знаю, Гэничиро. Я капитан, я разберусь сам, позже. Сейчас мы должны сосредоточиться на тесте.
Тест был и вправду важным; для них, всех третьеклассников, – один из этапов подготовки к экзаменам, а не пройти в старшую школу они не имели права. Сэйичи следил, чтобы занималась вся команда: терять кого-то из-за экзаменов не годилось.
Акая, будучи классом младше, временно оказался несколько отстранен от команды. Сэйичина же собственная промашка, на самом деле, надо было сделать так, чтоб Акая не чувствовал себя в стороне. Им сначала все время мерещилось, что он обижается именно из-за этого – привык быть в центре внимания, младший, под командной ответственностью, объект всеобщего воспитания, – но постепенно они втроем, Тройка, поняли, что дело не в этом.
Акая исхитрился влюбиться. В Сэйичи. Хуже всего было то, что справляться с эмоциями он не умел, что с ними делать, не знал, а объект его чувств все время был рядом.
Детская влюбленность в капитана, возможно, прошла бы сама собой – ну часто ведь так бывает, Акая бы просто повзрослел немного, перестал смешивать восхищение Сэйичи как старшим и капитаном и собственные плотские желания, для его четырнадцати лет довольно естественные. Но это мешало тренировкам прямо сейчас.
Что делать, они ни разу не обсуждали. Сэйичи уже решил про себя – что; но обсуждать не хотел. Гэничиро бы это не понравилось. Ренджи тоже, но с Ренджи у них другие отношения. А с Гэничиро бывает сложно: в некоторых областях он потрясающе упрям. Особенно с тех пор, как они начали встречаться.
– Я же сказал, что готов к тесту. Что ты будешь делать с Акаей?
– Я же сказал, что разберусь сам. Ты мне разве не доверяешь?
Гэничиро опустил взгляд; козырек его кепки почти скрыл лицо. Он всегда так забавно смущался и сердился, когда при нем заговаривали о чем-то личном.
– Понимаешь, это сказывается на его игре, – и голос сделался какой-то сдавленный.
– Понимаю. Я же объяснил, что сам этим займусь. Ты беспокоишься о пустяках, не стоит. – Сэйичи захлопнул учебник и встал: – Пойдем, перемена кончается.
Гэничиро наклонил голову ниже. Заупрямился – это значило, что разговора он просто так не оставит. Завтра ли, через неделю ли, но он к этой теме вернется. Зная Гэничиро, Сэйичи даже мог предсказать: вернется в самое неподходящее время.
А это значило, что задуманное надо исполнять как можно скорее.
На тренировке Акая ожидаемо отвлекался. Сэйичи поставил его отжиматься, но то и дело ловил на себе его жадные взгляды. И откуда столько сил берется – гоняешь его до упора, а он все равно… смотрит вот так, с желанием. Гэничиро никогда так не смотрел. Сэйичи подозревал, что если б сам, первый, не потянулся к нему в пустом классе, они бы до сих пор ни разу не поцеловались. Акая стесняться-то стеснялся, но и особенно скрываться не пытался. Сэйичи подошел к нему и сказал – так, чтоб остальные не слышали:
– Задержишься после тренировки. Когда все уйдут.
Все оставшееся время Акая про все свои желания забыл и терзался от любопытства.
– Вы идите, – сказал Сэйичи, – я потом. Мне надо кое-что обсудить с Акаей.
Ренджи нахмурился – поди пойми, догадался или нет, – остальные никак не отреагировали. Один Акая так и смотрел непонимающе.
Когда все наконец-то разошлись, Сэйичи запер дверь изнутри – некстати же будет, если их прервут, – подошел к нему почти вплотную. Что и как сделать, он продумал еще днем, просто делать этого не хотелось. Совсем.
Он наклонился и коснулся губами губ Акаи. Так будет понятнее, чем словами.
– Ты же хотел этого, так?
– Вы что, хотите сказать, что…
– Да.
Акая смотрел на него, боясь поверить, и в глазах у него как будто пламя разгоралось.
В раздевалке было жарко и душно. Они давно не проветривали, надо будет потом этим заняться. И Ренджи сказать, чтоб напоминал первоклашкам открывать окна.
Акая опустил взгляд, шагнул к нему, протянул руку. Боялся или не мог поверить, что действительно можно. Сэйичи взял его за руку и потянул на себя. Рука была мокрой и горячей, как после душа. Или очень напряженной тренировки.
Сэйичи медленно опустился на пол, увлекая Акаю за собой, – ну раз решился, надо делать и идти до конца. Акая выпустил наконец его руки, послушно прилег сверху – тяжелый, а по нему и не скажешь. Гэничиро тяжелее, конечно, но с Гэничиро они никогда не заходили так далеко. Только целовались и лежали вместе. Акая бы на этом не остановился.
Было щекотно и немного неудобно. Акая шумно дышал ему в ухо – дыхание у него то и дело сбивалось, – а кудряшки лезли Сэйичи в глаза. Спину неприятно холодили плитки пола, ему было жарко, а контраст слишком сильно царапал. К тому же, что и как надо делать, Акая явно не знал и не понимал. Схватил за плечо, тут же выпустил и начал дергать за галстук, пытаясь развязать. Руки у него вспотели; он то касался пояса брюк Сэйичи, то отдергивал руки и снова трогал его грудь и живот. Смотреть Сэйичи в глаза он избегал, само собой так получалось, и приходилось смотреть на его тело.
Сэйичи полулежал на полу, опираясь на локти. Если зажмуриться, то и совсем не страшно. Неумелые, нетерпеливые прикосновения Акаи не были так уж неприятны, наоборот, но иногда получалось щекотно, и приходилось удерживаться, чтоб не засмеяться.
– Вам так нравится?
– Не останавливайся. Продолжай, мне хорошо.
Акая неуверенно погладил волосы Сэйичи, коснулся губами лба, потом выпустил и соскользнул, устраиваясь рядом. Шумно и щекотно выдохнул ему в ухо, прикусил мочку.
– А так? Я все правильно делаю?
– Не волнуйся. Просто делай, как тебе хочется. И не бойся. Как когда играешь.
Изначально он почти не испытывал желания, но физиологически тело не могло не отозваться: Акая трогал его, неуверенно, иногда слишком сильно стискивая, не решаясь перейти к главному, но эти прикосновения были искренними.
Сэйичи поймал Акаины руки и положил себе на пояс.
– Расстегни.
– А... а можно?
– Можно, конечно, если я прошу. Давай.
Лежать зажмурившись, как он понадеялся сначала, не вышло. Акая так смущался, так терялся, что приходилось направлять его. Было немного неуютно. А пол, жесткий и неудобный, никак не давал расслабиться.
Акая кое-как справился с его брюками, стянул их, начал дергать молнию собственных. У него сбивалось дыхание, он то и дело бросал брюки и начинал снова трогать Сэйичи – сжимать ему плечи, водить ладонями по груди и животу, не решаясь пока спускаться ниже.
– Ну, что ты? Я же сказал, что можно. Я разрешаю.
Сэйичи снова поймал его ладони и положил себе на талию. Улыбнулся, ободряя, помог справиться с одеждой – нехорошо, конечно, раскидывать по полу, ищи потом, где чье, но и возиться с ней не хотелось. Акая все трогал и трогал его – то ли никак не решался наконец перейти к главному, то ли не знал, как и что делать. Сэйичи вообще-то и сам не слишком ясно представлял; Гэничиро не умел и не хотел учиться, он вообще считал, что им рано еще, это Сэйичи его всякий раз уговаривал просто на взаимные ласки.
– Мура-бучо... а можно я?..
– Можно, я же говорил. Все можно.
Больше всего хотелось, чтоб Акая закончил с этим побыстрее. Через час надо быть дома, через полтора будет звонить Гэничиро, а Гэничиро ничего понять не должен.
Сэйичи приобнял Акаю, теснее прижимая его; тот выдохнул – мокрый от пота, горячий, стиснул его плечи, так, что потом синяки останутся, наверное, и – сразу вошел.
Он слышал где-то, что это больно. Очень больно не было, скорее... неприятно. Тело не привыкло к таким ощущениям, и ему хотелось спихнуть с себя Акаю, отодвинуться и чтобы ничего больше не ощущать. Это было неправильно – чувствовать внутри себя другого, чужого человека, вообще заниматься этим.
Глаза у Акаи сделались совершенно мутные, он, похоже, немного потерял понимание происходящего. Он то облизывал губы – совсем как во время игры, – то снова принимался целовать Сэйичи, горько-соленый на вкус и очень неумелый.
– Вам так хорошо? – спросил, задыхаясь, отпустив на минутку.
– Все хорошо, Акая. Мне хорошо.
Когда Акая начал двигаться в нем, стало больнее. И совсем не здорово – а вот с Гэничиро вот здорово, хотя так далеко они никогда не заходили, просто трогали друг друга. Только Гэничиро каждый раз так смущался, что у них толком ничего не выходило.
…Потом Акая сполз с него и устроился рядом, обнимая, – весь горячий, жаркий, вспотевший, как после матча. Сэйичи вовсе не был уверен, что ему понравилось и что так и должно быть, но у Акаи был трогательный и умиротворенный вид.
– Хорошо было?
Акая моргнул, не сразу сообразив, чего от него хотят.
– Да... да, хорошо, очень. А вам не больно?
– Что ты. Вставай, надо одеваться. Уже поздно, нам пора.
Он поднялся с пола, прислушиваясь к ощущениям, поднял с пола свой носок. Второго в поле зрения не было. Акая, однако, одеваться и не думал, только сел на пол и смотрел на него снизу вверх.
– А вас можно до дома проводить?
– Тебе же велено возвращаться домой не позже восьми. Если ты пойдешь меня провожать, то опоздаешь. Нам не нужно, чтобы у тебя были проблемы в семье.
Сэйичи наконец-то собрал всю одежду и торопливо натягивал ее. Ему хотелось как можно скорее закрыться от Акаиного пристального взгляда.
– Я скажу, что провожал свою девушку.
– Я не твоя девушка, Акая, и лгать родителям не позволю. Одевайся и идем.
Понурившись, тот принялся одеваться. Молчание стало тяжелым и неуютным, Сэйичи чувствовал, что еще чуть-чуть – и он просто не выдержит, сорвется на ни в чем не повинного Акаю, начнет кричать… Акая между тем ничего не замечал – только руки у него чуть-чуть дрожали, Сэйичи обратил внимание, когда тот шнурки завязывал. Наверное, от возбуждения и от радости, что случилось то, чего он так хотел.
Они вышли из домика. В полном молчании Сэйичи достал ключи, запер дверь. Молча же они вышли из школьных ворот; им предстояло пройти вместе еще квартал.
– А вы с вице-капитаном встречаетесь, я знаю, – сказал вдруг Акая, когда они почти дошли до поворота на его улицу.
– Мне кажется, это не должно тебя касаться.
– Вы будете теперь встречаться со мной, а не с ним? Ведь будете же?
Глаза полыхнули алым – то ли солнце отразилось, то ли пробудился тот внутренний демон, который до сих пор давал о себе знать только на корте.
– Пора идти, Акая. Не опаздывай на утреннюю тренировку. Завтра мы собираемся на полчаса раньше, у нас будет дополнительная программа.
Акая кивнул и убежал. Сэйичи пошел дальше.
План вообще-то был довольно прост: дать Акае то, что он так жаждет, показать, что в этом ничего особенного нет, позволить сбросить напряжение – и Акая наконец выбросил бы из головы свою глупую детскую влюбленность.
А вместо этого все только запуталось.
Гэничиро лучше не знать, что случилось. А Ренджи сам поймет и, наверное, поможет придумать, как быть дальше. Только легче от этого не становилось.Нио, Юкимура, 10 лет постканона, на фразы "Ты изменился" + "Ты никогда не изменишься"
читать дальшеДесять лет – не так уж и много. Десять лет между пятнадцатью и двадцатью пятью – вечность. Особенно если дороги разойдутся.
Нио сам не знал, зачем пошел на ту выставку. На душе было муторно, его девушка только что заявила, что им лучше расстаться и вообще она от него устала, а с работой опять ничего не вышло. Надо было не изменять девушке слишком уж явно и учиться как следует в старшей школе, но – думать об этом было уже поздно.
Выставка же попалась случайно – и Нио решил зайти. Живописью он не интересовался никогда, но в помещении было прохладно и темно: ни солнечного света, ни шума машин. Просто отдохнуть и некоторое время ни о чем не думать. Народу, правда, оказалось больше, чем он предполагал, – из обрывков разговоров удалось разобрать, что выставляется модный художник. Не повезло – в плане толпы; на художников-то, сколько их ни есть на свете, Нио было плевать.
А потом он случайно поднял взгляд – и увидел картины. И мгновенно узнал – этот стиль и эту манеру не узнать было невозможно, понимаешь ты что в живописи или нет. Было в них что-то странное, правда, только вот что – Нио никак понять не мог. Но колебался он всего несколько секунд, а администратор, оробев под его напором, сообщил, что да, художник здесь, но его нельзя беспокоить… ах, старый приятель? нет, ему можно сказать, но решение примет он сам, так что представьтесь, пожалуйста.
Нио представился, администратор куда-то убежал, а потом вернулся и провел Нио вверх по лестнице, в небольшую комнатку
Юкимура ждал его вполоборота к двери. На столе лежал плеер – наверное, он тут музыку слушал, пока Нио не вздумалось с ним поговорить. Когда они были школьниками и Юкимура лежал в больнице, он тоже все время слушал музыку. Только какую-то дурацкую, никому, кроме Санады и Янаги, не нравилось.
На звук его шагов Юкимура повернулся – как-то неловко, – нахмурился, и Нио, уже готовый махнуть ему рукой, как делал в школе, замер. Потому что сразу стало ясно, что не так с картинами. Глаза Юкимуры – застывшие, мертвые, – смотрели в никуда.
– Привет, – сказал Нио. И тут же отметил, как Юкимура расслабляется, услышав знакомый голос и убедившись, что это и вправду Нио. – Давно не… – он чуть не сказал «не виделись», – не встречались.
– Привет. Действительно давно. Ты знал, что у меня выставка?
Юкимура улыбнулся, наверное, и правда был рад. И улыбка у него была совсем как раньше, когда они были четырнадцатилетними оболтусами и очень хотели побеждать. Светлая.
– Зашел случайно.
– Здорово, что зашел. Ты садись, тут где-то стул был. Я не могу его тебе подать, извини.
– Что ты, не извиняйся.
Стул был не слишком удобным – потому его, наверное, и задвинули в угол. Нио, впрочем, уселся как мог комфортно, и придвинулся к Юкимуре. Ему вообще-то не слишком нравился тесный контакт, но вряд ли Юкимуре будет удобно разговаривать, не зная, где собеседник.
– У тебя такой голос удивленный… – Юкимура улыбнулся. – Я сильно изменился?
– Да ты, наверное, никогда не изменишься. У тебя картины на твой теннис похожи. Я сразу понял, что твои. Хотя и подумать не мог, что ты рисуешь, думал, ты в профи ушел… мы же со старшей школы не виделись.
– На мой теннис? Ты его помнишь?
– Такое забудешь! Помню, конечно.
В голове Нио мелькнуло множество вопросов, но задать их Юкимуре он бы не решился. Спросил нейтральное:
– Ну и… как у тебя дела?
И тут же подумал, что ничего глупее придумать не мог бы.
– О, я сейчас живу с Гэничиро, так что все в порядке. Не знаю, что бы я без него делал, по правде говоря, – закончил он уже тише. – Но все в порядке.
Что значит «живу с Гэничиро» и почему вдруг «Гэничиро», а не «Санада», Нио уточнять не стал. В школе они дружили, но ничего большего Нио припомнить не мог.
– В порядке? – рассеянно переспросил Нио. С его точки зрения, к «в порядке» Юкимуру вряд ли можно было отнести.
– А, ты так хочешь спросить, что со мной случилось, но боишься, что меня это заденет. Знаешь, а ты изменился. Раньше тебя такие мелочи не волновали.
– Это не мелочи, – перебил его Нио. Хотя не мог не согласиться: в четырнадцать лет он мог ранить словом сильнее, чем нужно, чтоб воспоминания об этом были приятными.
– Вот видишь, я прав. Ты изменился.
Нио помолчал. Он уже жалел, что зашел на эту выставку и тем более решил зачем-то поговорить с Юкимурой.
– Как ты рисуешь? – вдруг спросил он. – Ну, если ты не видишь?
– Пальцами. И ты же видишь, маслом, ну, масляными красками, ими можно на ощупь. Акварель мне больше нравится, но ей я так нарисовать не смогу.
– Все равно красиво получается.
– Я знаю, что красиво. Просто «красиво» – не значит «то, что я хотел выразить».
– Понятно.
Чем дольше Нио сидел здесь, тем более неловко и неудобно ему становилось. Видеть Юкимуру вот таким, беспомощным, перегоревшим, было тяжело. Несмотря на выставку и на то, что сдаваться Юкимура явно не собирался.
С теннисом ведь было так же – когда Юкимура заболел, Нио все время искал способ отвертеться от командных поездок. Мелкий тогда заявил, что Нио Муру-бучо совсем не любит и ему все равно (за что получил по уху), а Нио просто не мог заставить себя смотреть, как их сильный, упорный капитан даже встать с кровати сам не может, хоть и улыбается и говорит, что все в порядке. Вот и сейчас – чем дольше он сидел, тем больше ему хотелось убежать.
– Я все равно найду способ вернуться к акварели. Что-нибудь придумаю. Не теннис же.
– В каком смысле?
– Мне же бросить пришлось – ну, после аварии, когда я потерял зрение. Я вообще-то тоже хотел что-то придумать, но мне запретили, – в голосе почудился отзвук той, давней боли. – А рисовать проще. Напрягаться не надо.
Юкимура горько усмехнулся и вскинул голову.
– Нио, а знаешь что? Ты лучше приходи к нам в гости. Адрес мой помнишь? Мы с Гэничиро будем тебе рады.
– А твоя сестра и родители?
– Хана-тян же замуж вышла и уехала, ты разве не… ах, ну да, мы же тогда совсем потеряли контакт. Она замужем за Тезукой – помнишь Тезуку? – и живет с ним в Германии. А родители с нами сейчас не живут.
Тезуку Нио помнил. И помнил, чем потом отозвалась иллюзия, когда он превращался в капитана чужой команды: он потом долго еще не мог превращаться и восстановился только к лагерю.
– Надо же. Слушай, мне пора, наверное, я же по делам шел.
В лице Юкимуры ничто не дрогнуло. Раньше все эмоции можно было прочитать в глазах, а сейчас поди пойми, что он чувствует. Обиделся, наверное. Нио бы обиделся на его месте, только Юкимура куда лучше владеет собой, так что не понять.
– Жаль, что так скоро, и прости, что нарушил твои планы. Но ты приходи к нам, хорошо?
Закрывая за собой дверь, Нио думал, что зайдет к ним завтра, а потом его непременно уговорят побыть моделью – и портрет будет похож куда больше, чем если бы Юкимура видел его глазами. Спускаясь по лестнице – что зайдет он, пожалуй, через пару недель или через месяц, когда устроится работать в какое-нибудь кафе и сможет купить Юкимуре и Санаде небольшой подарок.
Выйдя на улицу, он уже знал, что не придет. День рождения Нио
читать дальшеДни рождения они всегда отмечали вместе, едва Юкимура сформировал команду – ну, по крайней мере, Нио помнилось именно так; так же примерно помнилось и то, что праздновали они в клубном домике, сдвинув стулья и скамейки в кружок. Здорово было тогда, десять лет прошло уже, а средняя школа для него так и осталась самой счастливой.
Но сейчас круг тоже был. Без круга поздравлений дней рождений не бывает, это тоже придумал Юкимура. А остальные подхватили. Даже Санада согласился, хотя когда они его поздравляли, сидел с каменной физиономией.
– Мы все рады, что собрались сегодня в твою честь, – сказал Юкимура. Он улыбался.
– Мы тебя поздравляем, – сказал Санада. Ну кто еще, как не он, будет говорить самые очевидные вещи с таким серьезным лицом.
– Я собрал специальные данные. Ты совершенно точно будешь очень счастлив весь свой следующий год, – сказал Янаги. И глаза приоткрыл. Совсем чуть-чуть.
– С Днем рождения, – сказал Ягю.
– Мы с Джакалом тебе пирожных напекли, – сказал Маруи, и Джакал согласно наклонил голову.
– Вы, сэмпай, и сами все знаете, – сказал Акая и хихикнул.
Вздохнув, Нио поднялся со стула и убрал поставленные кругом зеркала. Отражения ребят – тех, пятнадцатилетних, какими Нио их запомнил, – дрогнули, расплылись, и через мгновение на Нио уже смотрели семь его собственных лиц.
Зеркала так легко обмануть иллюзией. А себя – нет почему-то.Санада/Юкимура, новогодний челлендж, на слово "чудо"
читать дальше– Сегодня после школы ко мне пойдем.
Гэничиро непонимающе посмотрел на Юкимуру. На него иногда находило, и тогда только и оставалось, что плыть по течению и делать, что просят, но на сегодня у него были планы.
– Но у меня семейный рождественский ужин и…
– Санада.
– Но…
– Санада. Это ненадолго. Ты разве не хочешь побыть со мной?
Когда-нибудь потом, сказал себе Гэничиро, я научусь ему возражать, когда он вот так спрашивает, что отказать нельзя.
После уроков Юкимура ждал его у школьных ворот, замотавшись в шарф чуть не по уши. Он всегда так делал, когда мерз, еще с первого класса. Правда, в первом классе он шарф обычно забывал, и Гэничиро приходилось отдавать свой. Потом Юкимурина забывчивость сама собой прошла, а Гэничиро успел привыкнуть, что ему зимой без шарфа и в одном пиджаке не холодно.
– Пошли. Это правда ненадолго, а потом домой пойдешь.
Дедушка точно ругаться будет, подумал Гэничиро. Мама будет расстраиваться, да и вообще, нельзя так. Он же обещал, что придет, а вместо этого пошел домой к Юкимуре, как дети за гамельнским крысоловом. Про гамельнского крысолова им еще в первом классе тоже Юкимура рассказал, на Хэллоуин.
Дома у Юкимуры всегда было очень уютно. Его кошка Кристина почему-то очень любила Гэничиро и, стоило ему войти, начинала тереться о ноги и мурлыкать. Сегодня Кристинин ошейник украшал бантик из мишуры, поэтому держать кошку на руках было колюче, а поставить ее на пол Гэничиро не решался – она от этого кусалась.
Юкимура ухватил его за свободную руку (Кристина, почуяв неладное, вцепилась во вторую покрепче), привел его наверх, в свою комнату, подвел к окну и отдернул занавеску.
– Смотри. Я ее летом посадил, это у меня куст разросся, и решил попробовать, чтоб она зимой цвела. На свет ставил, все такое – и видишь как получилось?
И протянул Гэничиро горшок с цветком: темно-зеленый кустик с матовыми листьями и единственный цветок.
Это была хризантема, морозно-белая, с лепестками-лучиками. Цветок заблудился в темной зелени, почти прозрачный, и казался нереальным, ненастоящим. Драгоценность, только живая.
Кристина вытянула мордочку, понюхала и фыркнула.
– Красивая, да?
– Красивая. Чудо.
Юкимура рассмеялся – и сорвал цветок. Не так, как в букет, просто отломил головку, вмиг разрушив волшебство.
– Ты что, зачем?..
– Просто, – он снова рассмеялся и сунул цветок Гэничиро за ухо. – С Рождеством тебя. И можешь идти на свой семейный ужин. Я тебе просто показать хотел. И пусть у тебя будет, а кустик этот я весной в настурции пересажу.
Гэничиро осторожно достал из-за уха цветок. У него в ладонях как будто лежала огромная снежника. Белые хризантемы не пахнут, а эта пахла почему-то, свежим и снежным.
Домой он шел, так и держа хризантему в горсти.
Юкимура подарил ему чудо.
Двумя неделями позже, стоя в больничном коридоре, Гэничиро стискивал засушенный цветок в кармане, слушая, как в палате что-то горячо и встревоженно обсуждают врачи, и молился про себя об одном: пусть теперь чудо свершится для Юкимуры.На ситуацию Санада пытается применять в теннисе знания, почерпнутые из "Хакагурэ"
читать дальше– Ты молодец! – сказал папа.
– Мы так тобой гордимся! – сказала мама и растрепала ему волосы.
– Скоро вырастешь большой и тоже женишься, – сказал брат.
А дедушка молча протянул Гэничиро книгу.
Гэничиро вообще-то читать любил. Тем более про самураев. А про эту книгу, про «Хакагурэ», ему дедушка рассказывал, что это самая что ни на есть самурайская книжка. И дедушка хорошо придумал, что подарил ее в честь поступления в среднюю школу. Гэничиро же так хотелось стать самураем, а если слушаться книгу, все получится. Ну, это он так думал.
А потом все полетело кувырком. И летело всю среднюю школу.
Когда тебя попросят сделать что-нибудь, ты будешь рад или горд, и это сразу же отразится на твоем лице. Так было со многими. Это очень неприлично. Однако есть люди, которые осознают свои несовершенства и думают: «Я неуклюжий человек, но меня попросили это сделать. Как мне справиться с этим? Я вижу, что это поручение очень серьезно, и поэтому я должен быть внимательным». Хотя эти слова не произносятся вслух, их нетрудно прочесть по их внешнему виду. В этом проявляется скромность.
– Эй, Санада! – окликнул его капитан Кагуя.
Откликаться на зов капитана полагалось незамедлительно, и Гэничиро послушно подбежал к нему.
– Сегодня закроешь раздевалку. Заслужил.
Книга оказалась права. Гэничиро был очень рад и горд – Кагуя до сих пор разрешал закрывать раздевалку только Юкимуре.
К счастью, он вовремя спохватился и, пока Кагуя продолжал, попытался придать лицу приличествующее выражение.
– Утром придешь первым, за пятнадцать ми... Санада, а что это тебя так перекосило? Не хочешь рано приходить? Ну как хочешь.
И, прежде чем Гэничиро успел хоть слово вставить, убежал. Через несколько секунд до Гэничиро донесся его голос:
– Янаги! Янаги, эй! Иди сюда! Хочешь сегодня раздевалку закрыть?
Как правило, смотреть на себя в зеркало и следить за собой достаточно, чтобы иметь опрятный внешний вид. Это очень важно. Внешний вид многих людей оставляет желать лучшего, потому что они очень редко смотрятся в зеркало.
– Санада, сколько можно копаться? Команду на корт вызывают, что ты?..
Заглянувший в комнату Юкимура осекся, а в следующую минуту уже смеялся, едва не сгибаясь пополам.
Санада несколько секунд раздумывал, не обидеться ли, но решил, что не стоит.
– Между прочим, очень важно иметь опрятный внешний вид. Сам-то сколько в магазине перед зеркалом стоял, когда покупал шарф?
– Когда я покупал шарф, мы никуда не торопились. А ты-то зачем расчесываешься, все равно ж в кепке будешь. Пошли.
Санада хотел возразить, что лично он в тот раз очень даже торопился, это Юкимура не успокоился, пока не перемерил весь ассортимент беретов и шарфов, включая два девчоночьих. Они тогда поспорили, девчоночьи это или нет, Юкимура был уверен, что нет, но Санада потом точно видел такие же на девочках. А в тот раз он опоздал домой к назначенному времени, и дедушка отчитывал его за непунктуальность.
Юкимуру же совершенно не интересовало, кто и куда торопился. Он ухватил Гэничиро за руку и бесцеремонно потащил за собой на корт. Так и не дав привести себя в благопристойный вид.
Господин Аки заявил, что он не позволит своим наследникам изучать военную тактику. Он сказал: «Если на поле боя начать рассуждать, этим рассуждениям не будет конца. Благоразумие никогда не победит врага. Меньше всего оно требуется, когда человек оказался перед логовом тигра. В таком случае, если человек когда-либо изучал военную тактику, он начнет сомневаться, и его сомнения никогда не прекратятся. Мои наследники не будут изучать военную тактику».
– Что-что ты говоришь? – переспросил Ренджи, приоткрывая глаза и выпуская из рук кроссовки.
– Я хочу, чтоб ты больше не рассчитывал данные, а играл как есть. Сомнения заводят тебя в тупик, – повторил Гэничиро.
Ренджи распрямился, забыв, что так и не переобулся, и посмотрел Гэничиро в глаза.
– Гэничиро, я, конечно, мог что-то перепутать, но в тупик сомнения завели как раз тебя. И заводят всякий раз, когда ты играешь с Сэйичи всерьез.
– Ты ему чаще проигрываешь, потому что начинаешь рассуждать. Не рассуждал бы, мог бы выиграть. И не только у него.
– Я ему чаще проигрываю, потому что чаще играю. А ты проигрываешь, потому что вообще не знаешь, с какой стороны к нему подступиться.
Понимать Ренджи никак не желал, только хмурился все больше. Он, конечно, тоже хотел у Юкимуры выигрывать, все хотели, только Юкимура никому не давал.
– Тебя я всегда могу обыграть! Хочешь, вот прямо сейчас пойдем, и я докажу?
– Пойдем, пожалуй. И, Гэничиро, кстати...
– Что?
– Надумаешь поговорить с Сэйичи на тему настоящих самураев и искусства, ну, что самураю не пристало ими заниматься, – раздумай обратно, пожалуйста. Ты этой команде еще нужен.
– Санада, скажи, пожалуйста, для чего тебе дана голова?
Гэничиро чуть не сел прямо где стоял. Нет, Юкимура мог ни с того ни с сего спросить что угодно, но он никак не мог привыкнуть.
– Для чего и всем.
Что отвечать лучше что-то нейтральное, он тоже выучил. Это, в отличие от книжки, работало хоть иногда.
– Ну так ты ей думай, – Юкимура привстал на цыпочки и отвесил ему подзатыльник. Небольно, просто так. – Потому что когда ты думаешь по своей книжке, получается ерунда. Если б тебе хентайную мангу подарили, вроде той, какую Нио читает, ты бы тоже пошел ее на практике воплощать? И тоже со мной?
...Да уж, подумал Гэничиро, Юкимура может спросить что угодно. Его изучать, пожалуй, куда как интереснее, чем людей прошлого.Нио и Санада
читать дальшеТерпение у Нио лопнуло, когда Санада наорал на первоклашек. Вообще-то он этим не грешил, он вообще первоклашек чуть не боялся. Команду строить сам любил, а вот с мелкими обычно капитан возился. Они вечно к нему липли, а от Санады шарахались.
Ну вообще было от чего шарахаться, это да, а последние два дня Санада вообще как с цепи сорвался.
Они все ждали, что Янаги его как-нибудь приструнит, но Янаги самому было не до того. Он даже тренировку прогулял, только Санада не заметил, потому что орал на всех, кто под руку подворачивался. Вообще было похоже, что это специальный Санадин способ впадать в панику. Но необязательно же доводить и остальных тоже, если сам такой дерганный!
Терпение у всех остальных, к слову, лопнуло еще раньше, чем у Нио. Только остальные с Санадой спорить не собирались. Ягю как-то говорил, что спорить с Санадой – это все равно что тыкать палкой в муравейник, стоя на нем босиком, и был в общем-то прав. Просто первоклашки совсем растерялись, да и вообще – уж от них-то криком точно ничего не добьешься.
Так что после тренировки Нио дождался, пока ребята разойдутся, и отловил Санаду, когда тот запирал раздевалку. Подошел сзади, перекрывая дорогу, и сказал:
– Ты бы, что ли, успокоительного принял, а то только и знаешь, что на людей кидаешься.
Санаду всего аж перекосило.
– Двадцать кругов. Завтра, перед уроками.
– А в правилах не сказано, что добрые советы запрещены. Слушай, мы же не виноваты, что Юкимура заболел. И если ты будешь срываться на команде, он быстрее не очнется.
– Да как ты...
Санада, наверное, бросился бы в драку, если б Нио заблаговременно не отскочил в сторону.
– Ты, может, не догадываешься, но тут не ты один за него волнуешься. Ты знаешь, что наш мелкий сегодня плакал в туалете?
Судя по Санадиной физиономии, он об этом даже не задумывался.
– Разберусь с ним завтра.
– Ты с собой разберись. Если ты нас поубиваешь, Юкимуре это не поможет. Сходи в храм, что ли, если тебя это успокоит.
Санада открыл рот, не нашелся, что ответить, и снова закрыл. Нио воспользовался моментом и сбежал. Теперь вот только одно из двух: либо на Санаду подействует, либо нет, и тогда на следующей тренировке он их все-таки прибьет.
На следующий день Санада собрал всех с утра, еще перед уроками. Спокойствия на его физиономии как-то не наблюдалось, что было признаком плохим, зато орать он тоже больше не пытался.
– Что случилось, что-то с капитаном? – спросил Джакал. – Он что, у...
Нио двинул его локтем в бок, не дав договорить. Не хватало еще, чтоб Кирихара услышал.
– Тренировка отменяется. Команда после уроков едет в больницу.
– Так он все-таки... – опять попытался вставить слово Джакал. Нио наступил ему на ногу.
– Он пришел в себя и хочет нас видеть. Мы все пойдем в храм и оставим пожелание доброго здоровья, как я вчера. Тогда он быстрее поправится и вернется к нам.Рема/Сакуно
читать дальшеПисьма приходили нечасто, раз в неделю примерно. Она писала про всякую ерунду, которую, конечно же, Реме было совершенно неинтересно знать. Про школу, про погоду, про бабушку, ну, про тренера то есть, про то, как она напекла пирожков и накормила всю команду. Про то, как ей уже разрешают играть со старшими девочками и у нее получается. Как
Конечно, Рема вовсе не для того, чтоб поскорее получить письмо, обновлял то и дело страничку почты каждое воскресенье. Конечно же, ему было совершенно все равно, что там у нее происходит. И вовсе не приходилось убеждать себя, что какой-то старшеклассник провожает домой ее и ее шумную подругу исключительно по-сэмпайски.
Когда она перестала писать, ничего не изменилось – школа, теннис, обычная канитель. Напрягало только то, что в американской школе не такая программа, как в японской, и быстро переключаться туда-сюда неудобно. Вовсе и некогда было думать, почему она больше не пишет.
Когда Фуджи-сэмпай в письме упомянул мимоходом, что ни Сакуно, ни ее подруга больше не ходят посмотреть матчи, в общем-то тоже ничего не изменилось. Она там, далеко, он здесь, все равно он ничего не может изменить. Да и какое ему дело?
Он открыл страничку и начал набирать письмо сам. Чтобы и дальше ни о чем не беспокоиться, получая ее письма.