Кроссовер с СМ, низкорейтинговое, СаЮка
читать дальше– ...А у тебя есть мечта, Санада?
Санада дернулся и отвел взгляд. Он задумался и прослушал все, что Юкимура ему говорил.
– Наверное.
Такой мечты, как у Юкимуры, у него не было. Ему вообще казалось. что у Юкимуры мысли устроены не так, как у нормальных людей, потому что нормальные люди не уходят в себя, не ныряют вот так. По правде говоря, и в теннис нормальные люди вот так не играют.
– Хорошо, когда тебе есть о чем мечтать.
Юкимура улыбался ему – открыто, будто делясь чем-то сокровенным. Санада чувствовал, что должен как-то отреагировать, что-то сказать, но в голову ничего не приходило.
– Ну... да. Наши мечты должны исполняться.
Улыбка погасла, растаяла. Брякнул что-то не то, кажется.
– Ты меня не слушал. Я же сказал тебе...
Юкимура не стал договаривать. Взял свою сумку и убежал в класс, не дожидаясь, чтоб спуститься с крыши вместе.
Санада впервые в жизни опоздал на урок.
В классе была новенькая. Под конец учебного года новичку переходить не слишком удобно, наверное, случилось что-то экстренное. Новенькая смотрела в пол, застенчиво бормотала свое имя и кланялась. Мицуки Сакако или что-то вроде этого.
Никакого значения ее появление не имело бы, но единственное свободное место в классе было около Санады, и Мицуки, разумеется, посадили туда. Проход между партами немедленно показался ему слишком маленьким, а поведение Мицуки – слишком непристойным. Кончик ее туфли высовывался из-под парты, а юбка была слишком короткой для ее роста. Для девушки она вообще была высоковата.
– Она тебе нравится? – спросил его Ренджи на перемене.
Санада не сразу понял, о ком речь.
– Мне нет до нее дела.
– Ягю рассказал мне, что ты смотрел на нее весь урок.
Ягю не помешало бы поменьше смотреть по сторонам и поменьше разговаривать о том, о чем не стоит.
– Я не смотрел на нее. Ее посадили рядом со мной.
Ренджи серьезно кивнул.
– Ну разумеется. Ее посадили рядом с тобой. Я могу узнать, играет ли она в теннис, если хочешь.
– Мне нет до нее дела, – повторил Санада.
Мицуки пришла посмотреть на тренировку. От Юкимуры никак нельзя было добиться хоть полслова – он, кажется, обиделся на Санаду за мечту. Или ему кто-то рассказал, кто такая эта Мицуки.
А они чем-то похожи, отстраненно подумал Санада, – если рядом поставить. Юкимура куда более плавно двигается, да и черты лица у него потоньше, – когда был маленький, его иногда принимали за девочку, – а она слишком широкоплечая.
За игрой Мицуки следила не отрываясь. Санада не понял, за кем из них она наблюдала настолько пристально и чего хотела.
На следующей неделе она сама подсела к нему на обеденной перемене и протянула свою коробочку с обедом.
– Привет. Хочешь со мной пообедать?
Стоило встать и уйти, но для этого пришлось бы оттолкнуть Мицуки, потому что отходить и пропускать его она определенно не собиралась. – У меня есть свой обед.
– Я тебя угощу, – повторила Мицуки и придвинула свой стул к его столу.
Дверь класса открылась. Санада поднял голову и встретил взгляд Юкимуры.
– Санада, ты не... – Юкимура увидел Мицуки и развернутый обед. – Ой, извини, я не хотел мешать.
Он ушел – наверное, звать пообедать кого-то еще, Ренджи, или Маруи, или Акаю. Если бы Мицуки была мальчиком, можно было бы попросить ее уйти, но как общаться в таком случае с девочками, Санада понятия не имел.
Она угостила его маленькими осьминожками, вырезанными из мяса. Вкуса он почти не почувствовал. Мама Юкимуры как-то по-особенному варила рис, и Юкимура всегда его угощал. Это было намного вкуснее. А он угощал Юкимуру фруктами, если ему давали с собой.
Когда обед кончился, она и не подумала уйти. Села поудобнее и попыталась завязать разговор. На них смотрели, Санада чувствовал спиной, как впиваются чужие взгляды. Никто и никогда не видел его с девочкой. Если не считать сестренку Юкимуры, конечно.
– У тебя есть мечта? – спросила его Мицуки. – Что ты любишь делать?
– Я играю в теннис. Когда мы перейдем в старшую школу, я тоже буду играть.
– А твои друзья?
– Они играют в теннис.
Санада даже не сомневался, что девочка никогда не поймет, что может значить теннис. И насколько сильно можно о нем мечтать.
Впрочем, в Риккайдай рано или поздно все узнавали историю Юкимуры. И то, как ради тенниса он совершил невозможное.
Через неделю Санада понял, насколько сильно Мицуки ему мешает. От нее не получалось отделываться так, чтобы не потерять лицо при всех, и она была достаточно настойчива, чтобы сделать жизнь Санады невыносимой. Он уже целую вечность не обедал с Юкимурой и остальными.
А сегодня она еще и пришла на тренировку. И не просто наблюдала, а подошла к Санаде в перерыве. Санада надеялся, что Юкимура ее выставит, но тот и не подумал. У Санады было подозрение, что Юкимура думает, что они с Мицуки встречаются, но он не знал, как разубедить. В конце концов, со стороны ее настойчивость действительно была слишком заметной.
– О чем ты мечтаешь кроме тенниса? – спросила Мицуки, встав рядом с ним.
– Не знаю. Играть в теннис и все.
Юкимура о чем-то говорил с Акаей, оба то и дело оборачивались. Акая хмурился.
– Значит, ты не мечтаешь?
– Я хочу закончить школу. Играть в теннис. Остаться в команде. Я мечтаю.
– Это не прекрасные мечты.
Прекрасными мечтами она называла что-то особенное. Когда мечтали не о том, что окружает каждый день. Но мечта Санады была рядом все время и вряд ли от этого становилась менее прекрасной и более доступной.
– А у Юкимуры?
– А у него – да. Жалко.
О чем она жалела, Санада не понял, но от ее слов делалось холодно внутри. Неуютно и неприятно. Как ледяную воду на голову выплеснули.
Мицуки стояла почти вплотную, касаясь ладони Санады своей. Он чуть подвинул руку, избегая прикосновения.
– Я не нравлюсь тебе?
Спрашивать о подобном прямо, да еще учитывая, что они едва знакомы, было недостойно.
– Я не знаю, – сказал он, чтоб не обидеть ее. Ему было все равно и хотелось уйти.
– Тогда будет не жалко сделать то, что следует.
Мицуки преобразилась. Вместо школьной формы на ней оказался голубой комбинезон, облегающий фигуру. И облегал он как-то странно. Как будто это был парень, не девушка.
– Покажи мне свою прекрасную мечту! – выкрикнула она.
Юкимура обернулся, глаза его непонимающе расширились.
– Раз! Два! Три!
Выросла стена света, яркого и пронзительного. Юкимуру прижало к ней и словно втянуло, удерживая, он дернулся и вскрикнул от боли. Что-то вспыхнуло у его груди. Санада метнулся к нему – защитить, неважно как, – но не успел.
– Раз! Два! Три!
Точно такая же стена света, материального и жесткого, поймала его самого. По глазам ударил другой свет, серебристый, яркий-яркий. Как солнце, отраженное в зеркале.
Потом была темнота.
– ...солнечный удар.
– В начале марта?!
Санада очнулся, резко вынырнув из темноты на свет. Открыл глаза – под веки будто песку насыпали. Он лежал на кушетке в медкабинете, рядом столпилась вся команда. У Акаи дрожали губы.
– Где Юкимура? Что с ним?
Все обернулись к нему.
– Все в порядке, вы не то перегрелись на солнце, не то съели что-то не то. Просто оба неожиданно упали в обморок.
– А Мицуки?
– Кто такая Мицуки?
Санада нахмурился.
– Моя одноклассница. Это же она сделала.
– Гэничиро, ты как-то неудачно упал и стукнулся головой, наверное. В твоем классе нет никого с такой фамилией.
– Но я помню.
– Тебе, пожалуй, лучше еще полежать, – Ренджи отошел за ширму.
Тело противно ломило, будто он и правда перегрелся, но Санада все равно встал и подошел к Юкимуре, только-только пришедшему в себя. Тот поймал его взгляд – и улыбнулся.
К счастью, ничего серьезного у них – главное, у Юкимуры – не обнаружили. Внезапная потеря сил, вот и все. Переучились, пересидели над подготовкой к переводным экзаменам, а потом играли под прямыми солнечными лучами. Вот и результат. И отпустили их достаточно скоро.
– Пройдешься со мной до дома? – спросил Юкимура, когда они вышли за школьные ворота. – Мама приглашала тебя поужинать с нами.
– Если ты приглашаешь.
Повисло неловкое молчание. Они шли по улице, бок о бок; иногда Санада случайно касался ладонью ладони Юкимуры.
– Знаешь, а я помню Мицуки. Она была. А потом была стена из энергии, и нас обоих затянуло. Она меня наизнанку вывернула, знаешь, как в сердце заглянула, – Юкимуру передернуло. – А потом вытащила из тебя зеркало.
– Зеркало?
– Ну да. Я увидел в нем свое отражение, значит, это было зеркало. А потом стало темно. Как будто нам выключили память.
– Как ты думаешь, что это значит? И что у тебя за прекрасная мечта такая?
– Мир устроен сложнее, чем нам кажется, вот и все.
Мартовский ветер, обманчиво теплый, все дул и дул. На море, наверное, шторм. Юкимура собирался пойти посмотреть после школы, чтоб потом нарисовать.
– А мечта... знаешь, она просто должна быть. Когда ты идешь к своей мечте, у тебя появляется новая, и этот путь никогда не кончается, понимаешь?
Ветер взметнул Юкимуре волосы, бросил их в лицо. Он тряхнул головой, и в глазах мелькнул серебристый отсвет. Как зеркало, которое не то пригрезилось, не то приснилось.
– Наверное, тогда у меня есть такая мечта, – сказал Санада, внезапно остановившись. Юкимура не ожидал этого и чуть в него не врезался. На мгновение его рука очутилась в руке Санады, но Юкимура сразу отстранился и засмеялся.
Путь к мечте должен быть бесконечным.Драббл в честь Санадиного ДР
читать дальшеРодители и дедушка подарили ему часы. Довольно дорогие и фирменные. Брат сказал – раз исполнилось шестнадцать, так положено. Как взрослому мужчине.
Часы Санаде понравились. Правда, в школу такие не наденешь: разобьются же, если играть. К тому же, он по-прежнему носил утяжелители. Они втроем носили, хотя все старшеклассники в команде то и дело подшучивали над ними.
Бывшая команда раздобыла целую стопку исторических романов. У Санады таких не было. Про некоторые он даже не слышал. Акая прибежал на обеденной перемене и сунул ему обмотку для ракетки. В корпус средней школы он наверняка опоздал, но отругать его за нарушение дисциплины Санада уже не мог.
После уроков Юкимура позвал его пройтись вместе. Тренировки сегодня не было, Кагуя вообще излишне мягко вел команду, и в неделе они не тренировались целых два дня. Они прошлись по парку туда-сюда, и Санада решил проводить Юкимуру домой. Он всегда так делал.
У дверей Юкимура попросил подождать пару минут и скрылся в доме. В оставленную щелочку немедленно выглянула его сестренка, увидела Санаду и засмеялась.
Юкимура вернулся через несколько минут, как и обещал. В руках он держал цветочный горшок.
– Вот. Это – тебе. От меня.
Санада ошеломленно уставился на горшок. Растение с круглыми, плотными темно-зелеными листьями было сплошь усыпано маленькими не то синими, не то сиреневыми – почти цвета глаз Юкимуры – цветками.
– За ним совсем несложно ухаживать. Поливай утром, часов в пять, рыхли землю раз в неделю. Я тебя научу, как надо. И поставь так, чтоб ему побольше солнца попадало.
Горшок перекочевал к нему в руки.
– Спасибо, – получилось не радостно, а растерянно. Ну вот, он же так все испортит.
Улыбку Юкимуры как стерло.
– Тебе не нравится?
– Ну что ты! Нравится. Он красивый. Просто это было так неожиданно.
– Почему? Ты не думал, что я захочу подарить тебе что-то от себя, а не только от команды?
– Я не Ренджи, я не могу тебя предсказать.
– Глупости. Ты меня четыре года уже знаешь.
Не то синие, не то сиреневые цветы пахли сладковатой свежестью.
– Пять.
– М?
– Я знаю тебя пять лет. Летом как раз будет.
Юкимура опустил взгляд.
– Извини. Тебе точно нравится мой подарок?
– Очень. Спасибо тебе.
– Не забудь его поливать.
– Не забуду.
Было давно пора домой, да и цветок, наверное, надо было скорее поставить куда-нибудь на место, а не трясти им, но уходить и прекращать неловкий разговор не хотелось.
– Расскажешь завтра, куда ты его поставил, хорошо?
Ответить Санада не успел. Мама Юкимуры выскочила на порог и велела ему идти домой, потому что ужин стынет, а на улице слишком сыро.
– Увидимся завтра, – успел сказать Санада вслед закрывающейся двери.
Утром, едва открыв глаза, он увидел сине-сиреневые цветы на подоконнике – и улыбнулся.О семействе Кирихара
читать дальше– Ма-а-ам, – наябедничала Аканэ, – а Акая опять в школе дрался!
Масаки вздохнула. Сын вечно являлся из клуба с синяками, как будто не в теннис там играл, а дрался, причем постоянно.
– Акая? – строго спросила она, ожидая объяснений.
– Ну что, мам?
Волосы дыбом, как шерстка у сердитого котенка, только что не шипит и не кусается.
– Почему ты опять весь в синяках, что случилось? Что происходит?
– Я с лестницы упал.
Аканэ демонстративно расхохоталась.
– Что ж за лестница такая, что ты вечно падаешь? Ну признайся, признайся, ты дерешься, а тебя бьют!
– Не бьют! – взвился Акая. – Дура!
Масаки готова была хвататься за голову и бежать вон из дома. Такие хорошие были маленькие, а что выросло? Сплошное расстройство. Одна не слушается, дразнит брата и болтает по телефону со, страшно сказать, мальчиками, второй дерется, как будто ходит в бойцовский клуб вместо теннисного, грубит сестре и вообще.
– Акая, не груби. Аканэ, не дразни его. Успокойтесь оба.
– Она первая же начала! – мгновенно воспылал Акая. – Она издевается!
– Первая начала, детский сад прямо, – фыркнула Аканэ. – Ты еще маленький и тебя все бьют, вот.
– Не бьют меня! Это специально! – завопил Акая.
Масаки, начавшая было тихо паниковать над обоими расшалившимися детками, навострила уши.
– Ну-ка, постой, Акая, что это значит – специально? Ты специально падаешь с лестницы?
– Его девочка колотит, – хихикнула Аканэ.
Масаки так глянула на дочку, что та примолкла.
– Это такой закон, – сказал Акая, рассматривая свои носки. Довольно грязные, между прочим.
– Что еще за закон такой, что по нему нужно тебя бить?
– Я проиграл матч.
Масаки показалось, она что-то неправильно расслышала.
– Какой матч?
– Обыкновенный матч, мам.
– И с каких пор за это бьют?
– Да не бьют! – Акая потер синяк. – Мам, я есть хочу и уроки делать надо.
– С каких это пор тебя интересуют уроки? – опять влезла Аканэ. И была, в общем-то, права.
– Нет-нет, есть мы будем потом, – решительно сказала Масаки. – Сначала ты расскажешь мне все о своем теннисном клубе. И про матчи расскажешь, за которые теперь бьют.
Акая как померк. И, поглядывая на нее несчастными-несчастными глазами, поплелся в гостиную.
Через десять минут Масаки решила, что сошла с ума. Еще через десять – что она-то нормальна, а вот эти. из клуба, определенно сошли. За компанию с тренером, который за ними не присматривает, и с директором школы, который не присматривает за тренером.
– Ну так все же нормально! – только и возмутился Акая в ответ на ее удивление. – Мам, ну ты чего? Мура-бучо сам вместе тренера, он все умеет.
– Знаешь что? А пусть твой капитан придет к нам в гости, на чай?
– А вице-капитана Санаду тоже звать? – обреченно спросил Акаю
– Нет, его не нужно, – Масаки подозревала, что вице-капитан не сам по себе дерется, а с разрешения капитана. По правде говоря, она предпочла бы побеседовать не с этим Юкимурой, а с его мамой, которую с удовольствием и пристрастием расспросила бы, как она воспитывает сына и знает ли, что у нее выросло.
– Мам, у нас вообще-то не принято звать кого-то в гости. Мы иногда в кафе ходим и в игровые центры.
Про игровые центры Масаки прекрасно знала. Акая выпрашивал деньги то у нее, то у Кёскэ, а в минуту крайней нужды мог и у Аканэ попросить.
– Ничего страшного. Пригласишь.
На следующий день Акая позвонил из школы и сказал: капитан Юкимура согласился прийти в гости.
Голос у него был очень нерадостный – он добавил, что вице-капитан Санада теперь почему-то на него надулся.
– Глупости, – сказала Масаки. – В вашем возрасте уже не обижаются, когда кого-то зовут в гости, а кого-то нет.
Акая начал протестовать, что дело не в гостях, но Масаки сбросила вызов. Главное, что этот несносный Юкимура придет и попадется ей наконец-то. Уж она с ним поговорит!
Аканэ вернулась из школы первой, услышала новость, захихикала и умчалась к себе. Наверняка наводить красоту. Как будто ей мало того мальчика, с которым она встречается официально. С ней потом надо будет тоже провести серьезную беседу, а то взяла, видите ли, моду.
Потом позвонил Акая и сказал, что они уже идут, будут на месте через полчаса, и мам, мы уже взрослые, почему мы не можем опоздать.
Масаки поставила на стол пирожные и печенье. Потом подумала и печенье убрала – нечего тут раскармливать этого капитана, у которого в команде дерутся.
– А они пришли, – сказала Аканэ. – Я у себя из окна видела, сейчас подойдут. Между прочим, этот Юкимура похож на девушку младшего брата моего парня.
– Так невежливо говорить! И посиди, пожалуйста, наверху, ты будешь мешать!
– Ну ма-а-ам, а пирожные?
– Ничего страшного. Съешь их потом.
Аканэ продолжала протестовать, но в дверь уже зазвонили, и Масаки побежала открывать.
Мальчик, похожий на девушку младшего брата парня Аканэ, на девушку, с точки зрения Масаки, похож не был. На нормального парня, впрочем, тоже.
– Здравствуйте, – сказал он, глядя ей прямо в глаза. – Меня зовут Юкимура Сэйичи.
– Здравствуй. Проходи в дом.
Юкимура, наверное, был любимчиком у всех учителей и вообще у взрослых, Масаки так сразу и подумала. Скромный, вежливый, воспитанный, улыбается всегда. Расспрашивая его о школе. она все ловила себя на мысли, что говорит с ним не как с ребенком, а как с равным. Слишком уж спокойно и по-взрослому держался.
Встрепенулся он только когда речь зашла о теннисе. Тут уж и глаза загорелись, засияли, и голос как взлетел. Особенно когда она спросила о цели и о сути.
– Игра – это игра, понимаете? Мы играем ради тенниса.
Масаки решила, что пора.
– Юкимура-кун, скажи, пожалуйста, откуда у моего сына синяки?
Акая схватился за голову и спрятал лицо в ладонях.
– В нашей команде запрещено проигрывать. Поражение влечет за собой наказание.
– Какое еще наказание?
– Наказание по правилам.
– У вас там что, полное подчинение правилам? Вы не позволяете членам команды решать самим или ошибаться?
Акая дернулся, будто намереваясь постучаться головой о стол.
Юкимура посмотрел на нее как-то странно. Нахмурился. Встал из-за стола.
– Полное подчинение? Пожалуй. Акая, подойди и ударь меня.
Акая аж попятился, беспомощно взглянул на Масаки, в окно почему-то, как будто надеялся выпрыгнуть туда и сбежать.
– Не, капитан. Не могу я вас ударить. Не буду. Вас же только на той неделе...
– Отлично, – перебил Юкимура Акаю, чуть повысив голос. – Вот видите, Кирихара-сан. Подчинение, но не принуждение.
– Мам, я играю с ними в теннис, потому что хочу играть, – вставил Акая, все еще растерянный и взъерошенный из-за разговора.
Юкимура улыбнулся Акае и снова повернулся к ней.
– Мы все очень хорошо относимся к Акае, поверьте.
Он, наверное, сказал бы еще что-то, но тут почему-то весь побледнел и упал в обморок. Масаки испугалась – ребенок ведь, чуть старше ее Акаи, и такое!
Акая тоже испугался, но не очень сильно.
– Мам, ну его же только что выписали! – возмутился он, когда она попыталась вызвать скорую. – Не надо, ему не понравится!
– Акая, ему же плохо! Мы даже не...
– Ма, ну мы знаем, что с ним. Его недавно только выписали, и с ним так бывает, мы же тренируемся, а сегодня у нас новый комплекс был, тяжелый, а он со всеми его...
– Погоди-ка. – Из сбивчивой речи Акаи следовало кое-что, что Масаки очень не понравилось. – Это тот самый мальчик, о котором ты говорил, что его положили на операцию? И он все равно тренируется?
– Ну да! – Акая явно рассердился на ее непонятливость. – Сделали операцию, выписали, и мы играем!
Юкимура тем временем заморгал и попытался сесть.
– Извините за беспокойство, – голос у него был вполне крепкий и не дрожал. – Я просто... Здесь немного душно.
– Мам, я же говорил, все хорошо, – немедленно заулыбался Акая. От глаз Масаки, впрочем, не укрылось, что на Юкимуру своего он посмотрел несколько встревоженно и не успокоился, пока Юкимура ему не улыбнулся.
– Как же ты играешь в теннис, если ты...
– Мама, теннису это совершенно не мешает, – возмущенно перебил ее Акая, боком-боком пододвинувшись так. чтоб оказаться между ней и Юкимурой. – Ты же не ворчишь, что у меня глаза болят, а я играю.
Тут он был прав: за это на него ворчал Кёскэ.
– Это скоро пройдет, – подтвердил Юкимура. – Знаете, спорт укрепляет организм.
Он сидел весь бледный, бледнее ее сына, смотрел ей в глаза – как зачаровывал.
И Масаки была совсем не уверена, что ей это нравится.
Юкимуре, к счастью, было уже пора; Акая упоминал, что дома ему надо принимать какой-то лекарственный комплекс и время пропускать нельзя. Масаки было стыдно и неудобно перед собой: ребенок ведь, как ни крути, – но она была рада, что он уходит.
– Я рад был с вами познакомиться, – сказал он. – Мы все очень гордимся, что ваш сын в нашей команде.
И опять заглянул ей в глаза – как бездна.
Провожать его она не пошла, простившись сразу. Пусть невежливо; она просто не могла себя переломить.
Слышно было, как Акая что-то быстро-быстро говорит Юкимуре, не спеша отпирать дверь. Потом простился с ним – уже громче, позволяя ей услышать, – закрыл дверь и вернулся в комнату. Сердитый и недовольный. Как будто чувствовал ее собственно недовольство.
– Ты ему подражаешь. Идешь за ним.
Акая опустил голову.
– Мам, ну все так делают. Они трое... ты не понимаешь.
Масаки вспомнила свет, затопивший глаза Юкимуры, когда он говорил о теннисе. Звенящее счастье в его голосе. И почувствовала, что плачет.
Тогда он понял, хотя она и молчала. Понял ее страх.
– Я не хочу быть как он, мам. Я хочу, чтоб ему было не стыдно, чтоб я был с ним рядом.О том, почему Ренджи стрижку сменил (с феста)
читать дальше- Ты никогда этого не делал, - сказал Ренджи с неколебимой уверенностью в голосе.
- И что? Это совершенно ничего не меняет. Ты проиграешь.
- Согласно имеющимся у меня данным, ты так говоришь, потому что сам в себе не уверен.
- Вот и проверим.
Переубедить упершегося Сэйичи не удавалось пока никому, включая сэмпаев и тренера.
- Проверим-проверим. Согласно имеющимся у меня данным...
- Спорим, у тебя не все данные имеются? Идем, идем, я тебе сейчас докажу.
- На что спорим?
В Ренджи проснулся азарт.
- На желание. Я выиграю - ты что-то сделаешь, ты выиграешь - я что-то сделаю.
- Идет.
Они пожали друг другу руки, и Сэйичи потащил Ренджи в школьный двор.
На скамейке обнаружился Гэничиро, который быстро и судорожно что-то писал. Сэйичи просиял.
- Вот, вполне подойдет.
- Он?!
- Конечно. - Сэйичи повысил голос. - Гэничиро, иди сюда.
Гэничиро подошел. Крайне неохотно: он срочно доделывал домашнее задание. Но если Сэйичи что-то приходило в голову, он делал это что-то, и остановить его даже у Гэничиро никогда не получалось.
- Встань сюда и стой.
- Зачем?
- Встань и стой.
Гэничиро встал куда было указано - под дерево, напротив Сэйичи. Ренджи выглядывал из-за угла и морщился, как будто пытался не расхохотаться.
- Что это ты хочешь сделать?
- Ничего плохого. Стой спокойно.
Сэйичи подошел вплотную, приподнялся на цыпочки. По спине Гэничиро пробежали мурашки, а волосы на затылке, кажется, встали дыбом. Как тут не встать, спрашивается, если от дыхания Сэйичи шее щекотно и вообще?
Гэничиро, отступил на шаг назад, но Сэйичи тут же поймал его за руки, шагнул вплотную и быстро коснулся губами его губ. Тут же выпустил его и засмеялся, оглядываясь на Ренджи.
Гэничиро, весь пунцовый, отскочил, заозирался - не видел ли кто? - и неверяще коснулся губ рукой.
- Ренджи, иди сюда! - Сэйичи, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания. - Все, ты проиграл!
Ренджи, очень недовольный, подошел к ним.
- Я не знал, что вы встречаетесь!
- Мы не... - начал было Гэничиро, но Сэйичи обнял их обоих за плечи, нечаянно толкнув его локтем в бок.
- У тебя не все данные собраны, я же говорил. Теперь тебе придется исполнить мое желание.
- Целоваться я ни с кем не буду! Девочки губы красят, противно!
- И не надо. Подстригись так же, как Гэничиро.
- Но... но я...
- Не волнуйся, тебе даже в парикмахерскую не надо, - улыбка Сэйичи сделалась какой-то нехорошей. - Я тебя сам подстригу."Бусинки", СаЮка флаффная чрезвычайно
читать дальше12 лет
– Нравится?
– Ты с ума сошел, Гэничиро, это же девчоночий браслет. Моей сестре такие нравятся.
– И моей, – подтвердил Ренджи. – У нее три таких есть.
– Он не девчоночий, – уперся Гэничиро.
– Раз нравится девочке, значит, девчоночий, – отрезал Сэйичи.
Ничего особенного, деревянные бусинки на нитке – и все. Сэйичи сам не мог бы объяснить, почему он так притягивал взгляд.
Через пять минут о браслете он напрочь забыл – Ренджи обнаружил секцию спорттоваров и потянул его туда, немедленно, у них же Йонексовские ракетки, таких еще ни у кого в школе нет! Так что непродолжительного отсутствия Гэничиро они не заметили, прилипнув к витрине.
Гэничиро отловил его на большой перемене. Сэйичи намеревался пообедать в зимнем саду, раз уж на крыше неуютно из-за дождя, потому что в зимний сад никто не ходит и не будет мешать. Так спокойнее. Гэничиро ему тоже не особенно хотелось видеть, хотя молчать с ним рядом обычно бывало уютно.
– Ты хочешь со мной пообедать? – пришлось подвинуться, давая место на скамеечке.
– Нет, я хочу тебе что-то дать.
Гэничиро вытащил из кармана вчерашний браслетик. Сэйичи торопливо оглянулся, убедился, что никого рядом нет и девчоночий браслет никто не увидит, и осторожно взял.
Ну да, бусинки на нитке, ничего особенного.
– Спасибо. Я и не знал, что ты его все-таки купил.
Сэйичи провел пальцами по бусинкам. Они были круглые, теплые и приятно щекотали самые подушечки пальцев.
– Ну, я купил его и все. Если он тебе не нужен, изви...
– Нужен, – заверил его Сэйичи.
У него уже появилась идея. Достав из сумки ножницы, он разрезал нитку и ссыпал бусинки в ладонь.
– Половину ты возьмешь, половину я.
У школьной сумки очень кстати начинал отрываться ремешок. Сэйичи выдернул несколько ниток, сплел их так, что получились две тоненькие косички, и поровну распределил бусинки.
– Вот так, одну тебе, одну мне. Это будет наше обещание.
Гэничиро, наверное, не поспевал за ходом его мысли, потому что смотрел растерянно и непонимающе.
– Какое обещание?
Сэйичи рассердился.
– Самое обыкновенное обещание! Мы никогда не проиграем и приведем нашу школу к победе!
Гэничиро вздохнул. Сэйичи прекрасно знал, что это означает, – "можешь ты думать о чем-то, кроме тенниса?" – хотя Гэничиро давно это принял, и об этом Сэйичи тоже знал.
– Мы будем их под утяжелителями носить, никто и не увидит.
Они по очереди завязали друг другу нитку с бусинками на левом запястье. Гэничиро сказал, что надо обязательно на левом, Сэйичи было все равно. Никто же не увидит.
Потому что у них теперь есть секрет на двоих.
24 года
Стена белая-белая, очень чистая. Стерильная. И воздух стерильный, от этого им трудно дышать.
Репортеры больше не приходят, а жаль. Можно было делать вид, что улыбаешься, что борешься. Что-то делать, в общем.
Ах да он сам запретил их пускать, надоело, да и уставать он стал намного быстрее. Организм сдается болезни, так ему сказали. И каждый день повторяют.
Дверь скрипнула. Он глубже залез под одеяло: потянуло холодом. И спрятаться от чужих глаз. Нельзя, чтоб запомнили вот таким, уже разучившимся улыбаться, смеяться и надеяться.
В четырнадцать лет было почему-то проще.
– Как... как ты?
Голос Санады он узнал сразу. Поворачиваться не стал.
– Я смотрел репортаж, понял, что тебе плохо. Решил зайти.
Он прикрыл глаза: белая стена слишком яркая, чуть не до рези.
– Врачи сказали, ты умираешь. Они все делают, а ты все равно умираешь. Потому что не хочешь жить.
Зачем говорить очевидные вещи?
– Акая своего сына в честь тебя назвал, ты знаешь? Он до сих пор тобой восхищается. Мы с Ренджи давно для него равные, а ты нет.
Собственное имя больно резануло. Они еще в средней школе перешли на фамилии, а потом случилось то, что случилось.
– Сэйичи, может, ты на меня хотя бы посмотришь?
Уходить просто так Санада определенно не собирался. Сэйичи услышал, как тот садится на стул около кровати.
Он сел в постели – с каждым днем двигаться все тяжелее, не больно, нет, просто не получается, – и наконец-то встретился взглядом с Санадой.
В его глазах не было жалости или сочувствия, которое мелькало в глазах репортеров, врачей или кого-то из посетителей. Или он хорошо это сочувствие прятал, как когда они были маленькие.
– Сэйичи, ты мне ничего не хочешь сказать?
– А что ты от меня хочешь, Гэничиро?
Назвать по имени бывшего друга вышло с заминкой – он наверняка заметил. Сэйичи на миг показалось, что в глазах Санады мелькнула-таки боль. Или жалость.
– Чтоб ты поправился и снова играл.
– Ты же сказал, что читал репортаж. Значит, знаешь, что играть я не буду.
Какой репортаж – неважно, Сэйичи не запомнил имена репортеров и названия газет. Всем он говорил одно и то же и все они фальшиво улыбались в ответ. "Несмотря на оптимистичный настрой самого молодого спортсмена, врачи его смотрят на положение вещей куда критичнее". Куда уж тут критичнее.
– Сэйичи, так уже было, и ты справился.
– Я тогда проиграл, если ты не помнишь.
– Ты выиграл. Смог выйти на корт. Ты выздоровел.
"Потому что у меня были вы все, моя команда, у меня было обещание, а сейчас у меня ничего нет".
– Я устал, Гэничиро. У тебя дел много, наверное, ты иди.
Он отвернулся к стене, белой и стерильной. Смотреть на нее было проще, чем на Санаду. И Санада так не мог видеть его глаз.
14 лет
– Да постой же ты!
Ребята, вся команда, собрались и смотрят. И клубные тоже.
– Дайте мне пять минут, хорошо?
– Нас на награждение сейчас вызовут.
У Гэничиро очень нерешительное, растерянное лицо.
– Хорошо.
Положить ракетку. Все, все уже закончилось. Можно спокойно положить ее на место. Руки трясутся – это не страх, это перенапряжение: все-таки не успел восстановиться.
Ребята из клуба мало-помалу осознают, что произошло и что он натворил. Кто-то из маленьких уже всхлипывает потихоньку. И Акая туда же – ну лучше так, чем если бы он попытался отколотить кого-то из победившей команды.
– Пойдемте.
Гэничиро понял без слов, встал впереди. Принял медаль и сертификат. Встретившись с ним взглядом, ведущий церемонии награждения слегка попятился. Сэйичи вообще не решился бы смотреть Гэничиро в глаза – еще бы, после такого-то.
Потом они быстро собирались, чтоб уехать. Школа, которая принимала чемпионат, была готова предоставить автобус, но для этого нужно было подождать и вместе со всеми поучаствовать в вечеринке по поводу окончания чемпионата. Сэйичи оставаться не собирался, а остальные давно делали так, как сказал он.
На них никто не обращал внимания. Все правильно. Бывших победителей никто не любит, а пока не появились эти, играть с ними на равных не мог никто. Ничего удивительного, что их не любят и радуются сейчас, что хотя бы у кого-то вышло их раздавить.
Невозможно вот так остаться и слушать смешки за спиной.
Уже в поезде Гэничиро обнаружил пару непринятых звонков: капитан Тезука. Наверное, хотел пригласить своего соперника сам. Гэничиро торопливо оглянулся на Сэйичи – Сэйичи сразу отвел глаза – и перезванивать не стал.
Сэйичи ловил косые взгляды команды и клуба. Конечно, это целиком и полностью его вина. Несбывшаяся мечта, нарушенное обещание и честь школы, которую он не смог защитить. Кто-то подходил, и он, кажется, даже улыбался этому кому-то. Что-то обещал – будет новый год, новые победы, а ребята из клуба, они же войдут в команду и завоюют другую золотую медаль, а с ним все в порядке, видите же?
Вы такой молодец, капитан, говорили они, вы сумели, вы играли так, как будто совсем здоровы. Вы невозможное сделали. Он кивал и благодарил. Снова улыбался. Гэничиро кусал губы, оглядываясь на него, но не подходил. Не осмеливался. Никто из команды не осмелился.
В клубном домике он первым делом расставил награды. Как всегда – новое, последнее в центр. Тусклое, стылое серебро. Блеклое пятно на блеске золота прошлых побед.
Никогда школа не забудет, чья эта вина и у кого не хватило сил из-за какой-то там несчастной болезни победить какого-то там первогодку.
А потом Сэйичи долго-долго сидел запершись в своей комнате, игнорируя робкий мамин голос, неумолкающий телефон – звонила чуть не вся команда по очереди – выключив свет и задернув шторы. И медленно, бездумно разбирал браслетик – рвал на части нитку, срывал с нее бусинки.
Свое невыполненное обещание.
Браслетик он закопал на берегу океана, вырыв в песке ямку поглубже. Так Ханако любила делать, когда была помладше.
И прошептал – морю и песку – самое горячее желание:
– Я снова хочу играть как раньше. Что угодно отдам. Только снова играть.
Океан в ответ плеснул длинной волной, лизнувшей носки его ботинок и холмик, скрывший ямку.
15 лет
– Подожди, что значит – уходишь?
Санада смотрел чуть ли не обиженно, и Сэйичи почувствовал легкий укол: а он и правда такого не ждал. И Ренджи не ждал, хотя и держит лицо.
– Я буду сдавать экзамены в другую старшую школу, – повторил он. – Потому что уезжаю.
– Вот как.
Санада замолчал. Сейчас на его руках не было утяжелителей, они все бросили носить их еще осенью, уйдя из клуба. Браслетика он тоже больше не носил.
– Куда ты хочешь уехать? – спросил Ренджи.
– В Германию. Меня пригласили по той же программе, что и Тезуку из Сейгаку. Осенью еще, сразу после Национального. Сказали, что у меня сочетание дара и невероятной воли к победе.
Это сочетание слов он накрепко запомнил, когда раз за разом перечитывал письмо и понимал, что все еще не закончилось, что после Национального и сокрушительного поражения у него еще есть надежда играть, что все еще может снова сделаться хорошо.
– Ты нам ничего не говорил.
– Незачем было.
Сэйичи отвел взгляд. Теперь и Ренджи обиделся.
– Извините, если это задевает вас. Но мне очень нужно играть, понимаете?
Они не понимали.
– Мы же обещали, – растерянно сказал Санада. – Что всегда будем вместе.
– Ты же видишь: не сбываются обещания. Я улетаю на следующей неделе.
Провожать его в аэропорт никто не приехал. Дулись как маленькие или завидовали. Или не получили его сообщение с номером рейса и временем отправления, в чем Сэйичи очень сомневался. А может, день его отлета совпал с днем экзамена, он не уточнял.
В Германии ему нравилось. Серьезные игроки, взрослые, профессионалы. Настоящие. Никто не делал их начинающей группе скидок на возраст, никто не щадил. Вызвались играть – играйте. Сэйичи был согласен с таким подходом: все они знали, на что подписываются.
Играть на юношеских турнирах было слишком легко, он с нетерпением ждал взрослых. Иногда кто-то из профессиональных игроков вставал против него. Ему проигрывали. Завидовали. Как равному.
Сэйичи был счастлив.
Несколько раз мама спрашивала, почему он никому не звонит и почему никто не звонит ему. Сэйичи смотрел на нее, ничего не отвечал, и больше она речи о звонках не заводила.
В восемнадцать лет Сэйичи взял свой первый – из четырех – Большой Шлем.
24 года
Санада раздернул занавески, впуская в палату яркий солнечный свет. Раскрыл окна. С улицы пахнуло зеленью и ветром.
– Я пришел к тебе, Сэйичи.
Сэйичи продолжал смотреть в стену.
– Ты не хочешь узнать, как там остальные?
– Я знаю. Ренджи мне иногда звонил.
– Ты вернулся домой, потому что тебе больше нравится наша медицина?
– Вернулся и все. Оставь меня в покое, пожалуйста.
Сэйичи прикрыл глаза. Ни шагов, ни звука закрывающейся двери он не услышал. Санада и не подумал послушаться.
Вместо этого он в нарушение всех правил сел к Сэйичи на постель.
– Ты не собираешься уходить?
– Я не хочу.
Он и в детстве такой был. С ним маленьким один только Сэйичи и умел спорить. И переубеждал обычно.
– Я хочу побыть один.
– Ты был один слишком долго, Сэйичи.
– Я был не один. Я играл в теннис.
– Без нас.
Когда впервые удалось взять Большой Шлем, Сэйичи очень хотел разделить с кем-то свое невероятное для него одного счастье. Но рядом никого не было, и счастье тоже куда-то делось.
Они помолчали. Сэйичи изучал потолок.
– Я тебе кое-что принес, – сказал, наконец, Санада. – Возьмешь?
Сэйичи лениво повернулся к нему.
На ладони Санады лежали деревянные бусинки, темные и щербатые от времени. Их явно роняли в воду, их разъедал пот, их носили не снимая.
– Сохранились с нашего первого класса, ты не помнишь, наверное. Половину тебе, половину мне. И ты обещаешь мне, что обязательно выздоровеешь. Хорошо?
Сэйичи протянул руку, и Санада ссыпал ровно половину бусинок ему в ладонь, теплых от тепла его тела.
– Завяжи их мне на руку, пожалуйста.
Сэйичи вдруг понял, что улыбается, не вымучивая улыбку и не притворяясь, как перед репортерами. Как когда-то давно.
Санада вырвал несколько ниток из носового платка. Не очень-то гигиенично – ну и ладно. В детстве они такими вещами не заморачивались, хотели – и делали.
Завязанные на запястье бусинки смотрелись очень забавно. Сэйичи снова не сдержал улыбку. Санада, завязав нитку, не спешил выпускать его руку, и от этого сделалось вдруг очень спокойно.
– Все будет хорошо, – сказал Санада не то ему, не то сам себе. – ты поправишься. Обязательно.
Сэйичи улыбнулся ему и поймал ответную улыбку.
Он завязал браслетик Санаде, такой же. Странно, руки почти не дрожали, и сидеть удавалось довольно ровно. Вопреки всему, что говорили врачи.
Когда Санада ушел, он впервые смог заснуть спокойно, без снотворных и анальгетиков.
***
Ночью Санада неожиданно проснулся. Резко дернул рукой – и бусинки разлетелись.
И почти сразу же раздался звонок: звонили из больницы, днем он оставил свой номер.
Снимая трубку, он уже знал, что услышит.