Андерс, чужая постель, утро после бурной пьянки
читать дальше– Смертное тело всегда так делает?
Андерс застонал и уткнулся в подушку. Вчера они отлично проводили время в «Короне и льве», потом командор заказал эля, потом Огрен распечатал изумительной красоты бутылку…
А вот дальше Андерс ничего не помнил.
– Справедливость, ты что здесь делаешь?
– Это моя комната. Так смертное тело всегда так делает? Кристофф считал, что напиваться плохо.
Только нотаций от духа, в мире смертных без году неделя, ему и не хватало.
– Да, да, мне очень стыдно. Слушай, Справедливость, будь хорошим духом, сходи принеси мне водички.
– Вчера в твое тело попало слишком много жидкости. Теперь ему плохо. Ты уверен, что стоит наливать туда еще?
– Ну хоть проводи меня на кухню. Голова болит, не могу.
– Ты же целитель, разве не можешь вылечить себя?
Андерс взял на заметку как-нибудь объяснить Справедливости, что такое похмелье. А лучше – напоить его самого.
– Могу. Но сначала воды.
Вся компания уже собралась внизу и завтракала, и явление Андерса друзья встретили молчаливым осуждением. Таким суровым, будто он не выпил лишнего, а нечаянно разбудил еще одного Архидемона. Или что похуже. Даже сэр Ланселап смотрел на него с неодобрением, что уж говорить о командоре и остальных!
– Я больше не буду, - вздохнул Андерс в ответ на укоряющие взгляды.
– Я слышал твое обещание, смертный, – торжественно сказал Справедливость. – Я прослежу, чтоб ты не нарушил его.Амелл-Анора, с однострочников
читать дальшеАмелл только что сбежал от Алистера, взволнованного предстоящей свадьбой, и теперь ему очень хотелось побыть одному, но единственный тихий закуток оказался занят. Анора – в кресле с ногами, в руках бутылка, глаза блестят – плакала, что ли? – в первую секунду его, кажется, даже не узнала. Потом вспомнила.
– А, Страж. Ну как, довольны?
Амелл не нашелся, что ответить, так и стоял в дверях. Королева судорожно вздохнула – точно, плакала.
– Только не рассказывайте папе, ладно?
– Не расскажу.
Они так радовались, когда нашли компромисс: Аноре остается власть, Алистеру – трон. В тот момент никто не вспомнил, что этим двоим друг с другом еще жить, а Анора уже однажды побывала замужем за олухом. Амелл оставил бы Алистера в Стражах, но следовало сохранить династию.
– Хотите, я с вами посижу? – предложил Амелл. Он понятия не имел, как утешать женщин, и сказал то же, что мог бы сказать друзьям по Кругу.
Анора кивнула, и Амелл сел на пол у ее ног. Отобрал бутылку – что б там ни было, ей уже определенно хватит. Сам глотнул пару раз, начал рассказывать – об Алистере, об их приключениях, о лагерных посиделках, стараясь донести, что Алистер не так уж плох, по крайней мере, добрый и милый. Чем дольше он говорил, тем меньше верил сам себе, и совсем не удивился, когда услышал тихое:
– Знаете, Страж, я бы лучше вышла замуж за вас. Амелл-Логейн
читать дальшеМ!Амелл/Логейн, юмор
Наверное, с Кругами надо было что-то делать еще раньше, до того, как свихнулся Ульдред, потому что свихиваться было с чего. Например, у взращенного Кругом командора не было никакого понятия о приватности. И о частной жизни.
– Как вы попали ко мне в комнату?
Даже разозлиться как следует на него не получалось. Командорская мантия, скомканная и брошенная как попало, лежала на стуле, из-под стула выглядывали сапоги, а сам Амелл свернулся калачиком в логейновой кровати. В ответ на возмущение хозяина комнаты он выставил из-под одеяла нос и сонно переспросил:
– Ммм... чего?
– Я спросил, как вы попали ко мне в комнату, – повторил Логейн.
Командор повернулся на другой бок и натянул одеяло на голову.
– А можно утром ответить? Я спать хочу.
Логейн сдернул одеяло с его плеч, добившись только возмущенного вопля:
– Ну холодно же! Что вам не нравится? Отмычкой поковырялся и зашел. Мне было так лень идти к себе, но это ведь ничего страшного? Хотите, я вам ключ дам от своей комнаты? Вы все равно одеты, а я уже нет.
– Я заметил. Давайте сюда свой ключ.
Амелл свесился с кровати, дотянувшись до мантии, и принялся искать сначала карман, а потом ключ в нем. Одеяло сползло окончательно, и выяснилось, что Амелл предпочитает спать без нижнего белья. Это было немного не то, что Логейн хотел бы знать о своем командоре.
– Как вы ухитрились научиться пользоваться отмычкой?
– Ась? – командор сообразил, наконец, что демонстрирует чуть больше себя, чем следовало бы, и поддернул одеяло. – Андерс научил.
– Странному же вы у него научились.
– Да? – Амелл вынырнул из-под мантии, зажав в руке ключ на тонкой серебряной цепочке, сунул его Логейну и уселся на кровати. Одеяло снова сползло и было отодвинуто в сторону. – Он меня много чему научил. Но… – покосился на Логейна и заключил: – Но вы об этом ничего не хотите знать.
– Не хочу, – согласился Логейн. – Значит, это ключ от вашей комнаты?
– Ага.
– Отлично.
Логейн подхватил командора под мышки, закинул на плечо – он был совсем нетяжелый; полный парадный доспех плюс двуручник и то весили больше одного неодетого мага, – и вытащил в коридор. Раз уж ему лень идти, поедет верхом. А замок придется сменить, завтра же, иначе командор тут поселится.
– Вы меня из теплой постели вытащили! – тем временем громко возмутился командор. – А я ваше начальство. Разве можно так обращаться с начальством?
– Если будете орать, кто-нибудь выглянет посмотреть. Сказать, что они подумают, или сами догадаетесь?
Амелл умолк и даже перестал извиваться. Видно, представил, как вся Башня, включая приезжающую в гости госпожу Делайлу, обсуждает его несуществующую личную жизнь.
Насчет того, что где-то за спиной хлопнула дверь, Логейн решил пока думать, что показалось. Или что это был кто-нибудь неболтливый, например, юный Хоу.
Запихнув командора в постель, Логейн поспешно выскочил из комнаты, пока этот изобретательный молодой человек не изобрел что-нибудь такое, что после этого осталось бы только придушить его, лишь бы никто не узнал. Наконец-то можно было лечь спать и расслабиться…
Утром его разбудила теплая рука, скользящая туда-сюда по животу. Логейн вскочил, скидывая руку, и встретился с сонным командорским взглядом.
– Вы как сюда попали?!
– Я же еще вчера рассказал про отмычку… Там было холодно, и я потихоньку вернулся, смотрю – вы спите, решил не будить. Да вы лезьте обратно, вставать еще рано.
…с Кругами определенно надо было что-то делать , и делать раньше – хотя и сейчас еще не поздно. Анора поймет, если ей объяснить как следует. Но нельзя допустить, чтоб от мажьего воспитания страдали невинные.Еще Амелл-Логейн
читать дальше– Знаете, мне всегда нравились мужчины, которые умеют ладить с детьми, – доверительно сообщил Амелл.
Логейн, отец взрослой дочери, успешно правившей Ферелденом, вздрогнул. Начало ему не понравилось, а когда командор начинал смотреть этак ласково и задумчиво, предсказать его действия было невозможно.
– Вот как? Наверное, вы сейчас особенно жалеете, что ваш приятель по Башне сбежал.
Попытка перевести разговор в другое русло не удалась. Амелл придал физиономии самое невинное выражение, какое только мог, похлопал ресницами и поведал наконец, зачем Логейн ему понадобился.
– Нат как уехал в Вольную Марку месяц назад, так и с концами, а сегодня вечером приезжает Делайла с детишками, в гости и с ним повидаться. Делайлу я беру на себя, навру ей что-нибудь, а детей поручаю вам. Им пять лет, и они совершенно безобидные.
Логейн невольно вспомнил пятилетнюю Анору. Умножил на два. Добавил мальчишеской непоседливости и склонности совать нос куда не просили.
– А может, лучше наоборот? Вы с детьми, а я с Делайлой?
– Ну уж нет. Я буду ревновать.
Вот и поди пойми, серьезно он или как всегда. За шесть лет службы Логейн так и не научился это улавливать – то ли все маги такие загадочные, то ли этот конкретный, не разберешь.
– Но у вас с детьми лучше получается. Вы можете показать им какие-нибудь фокусы с магией.
– Да нет, просто если Делайла поймет, что Нат потерялся, а мы до сих пор не отправили спасательную экспедицию, она вас прибьет, а меня пожалеет, – Амелл радостно улыбнулся.
– Кстати, а почему мы ее не отправили?
– Людей не хватает. Ну так как, вы посидите с детьми? Не знаю там, проведите им экскурсию, дайте меч потрогать, сводите их в авварский склеп, познакомьте с Дворкином…
Наверное, он все-таки делал это не нарочно. Не может такой очаровательный, наивный маг обладать таким извращенным умом, чтоб специально изобрести пытки детьми с особой жестокостью, ведь правда?
Хотя когда шесть лет назад накануне битвы с Архидемоном он подошел с Морриган в одной руке и интересным предложением в другой, рожа у него была вот точно такая же.
– Командор, – спросил Логейн уже без особой надежды, – вы ведь все это не всерьез говорите? Может, есть какие-нибудь срочные дела? Вам Архитектор не писал в последнее время?
– То есть вы согласны на что угодно, лишь бы не заниматься племянниками нашего Ната? – Амелл хитро прищурился.
Логейн, осознавая, что ему перекрыли все дороги, оставив ту, которая ведет прямиком в ловушку, все-таки ответил:
– Да, командор.
Амелл просиял.
– Отлично. Тогда Делайлой и детьми займется Сигрун, а мы с вами поедем гулять. Вы еще год назад обещали поучить меня плавать, между прочим. В уединенной тихой речной заводи. Я все помню."Командорские будни", Амелл+Андерс
читать дальше– Еще раз, Натаниэль. И давай сначала и подробнее. Куда и зачем Андерс полез?
– В авварский склеп, – терпеливо повторил подопечный и на всякий случай сделал несчастное лицо. – Командор, я ему сказал, что туда нельзя и что нам в детстве не разрешали.
Амелл испытал жесточайший приступ желания побиться головой о стенку. Натаниэль молодец, нашел кому говорить «нельзя». Удивительно, что этот засранец не переехал туда жить в ту же секунду, как услышал.
– Отлично. Ты сказал Андерсу не ходить в склеп. Что дальше?
Больше всего беседа напоминала допрос. Амелл за командорским столом в рабочем кабинете, очень стараясь сделать умное лицо, прямо как Винн, когда отчитывала мажескую мелочь, и свидетели, оба два, рассаженные по стульям. Один пытался объяснить, как, куда и при каких обстоятельствах запропал этот заср… доблестный Страж, разумеется, второй поддакивал.
– А дальше он встал и сказал, что там интересно и наверняка завалялись артефакты. Тебе, Нат, говорит, все равно без надобности, ты ж не маг, а мне пригодится.
– Мяу, – согласился второй свидетель.
– И вы его не задержали?
– Командор, а вы сами-то пробовали?
Амелл честно попытался припомнить. Обычно им с Андерсом как-то доводилось договариваться миром, включая тот случай в подвале башни Круга и мокрые неумелые поцелуи в темноте. Задержать… мда. Нельзя требовать от подчиненных того, что не можешь сделать сам.
– Ладно. Свободны, оба. Я сам разберусь. В конце концов, если там завалялись артефакты, идти нужно именно магу. То есть мне.
– Может, мне с вами пойти? Вдруг с ним что-то случилось? Я все-таки здесь вырос и все знаю, мог бы помочь.
– Не стоит, – еще не хватало, чтоб они перессорились, а могут ведь. – Считай, что у нас внутримажеское дело. Я сам разберусь.
Авварский склеп Амелл уже видел. Темно, очень сыро и неприглядно, огненная магия здесь слушалась неохотно и вяло, будто саму стихию что-то глушило. Они тогда едва заглянули внутрь, и Амелл решительно запер дверь, запретив всему гарнизону Башни даже близко туда подходить. Сейчас дверь была распахнута настежь, а сырость расползалась по комнате с камерами, туман стелился по полу, и ничего хорошего эта картина не сулила.
«Андерс, ты покойник. То есть я надеюсь, что нет, потому что поймаю – сам прибью кретина».
Он спустился по шатким каменным ступеням. На перилах осела плесень, склизкая и мерзкая – Амелл поспешно отдернул руку и на всякий случай приготовил посох. Нет, надо быть Андерсом, чтоб потащиться в этакую дыру одному.
– Стой где стоишь! – голос прозвучал гулко; странно, тут было слишком сыро для такого эха.
Амелл вздрогнул. Как это он не почуял чужого присутствия-то?..
– Андерс? Хорошо, стою. А ты иди сюда.
Приказа не использовать магию не было, и он решил засветить огонек. Получилось очень бледно и невнятно, магия по-прежнему совершенно не желала слушаться как следует в этакой дыре.
Андерс стоял возле саркофага у дальней стены. Чуть ближе валялись кости, кажется, человеческие и очень, очень старые.
– Я… не могу. Не приближайся, выходи скорее и скажи, чтоб запечатали дверь.
– Ты что, решил, что похоронить себя заживо – это очень весело и интересно?
Разозлившись, Амелл быстрым шагом пересек склеп, схватил Андерса за руку и решительно потащил назад. И понял, что дальше не сделать ни шагу. Шевелиться вроде получалось, а вот оторвать ноги от пола – уже нет.
– Почему ты меня не послушался? Теперь тебя тоже поймали.
Только сейчас Амелл увидел, в чем было дело. Оба они стояли внутри гигантской тени – очертаниями та напоминала демона Гордыни, но демоны обычно вполне материальны, а эта тень была едва видима, один образ. Однако этот образ вполне сумел их удержать.
– Андерс, ты зачем вообще сюда потащился? – очень хотелось его пристукнуть, просто очень, но с этим, кажется, и без них скоро справятся.
– Поспорил с Натом, что проведу тут ночь.
– Мне он другое сказал.
– Еще бы, – Андерс хихикнул; они стояли почти вплотную, и его дыхание щекотнуло Амеллу ухо, – он же проспорил, с чего ему признаваться.
– На что спорили, гении?
– На поцелуй.
– А. Молодец, Андерс. Ради поцелуя с Натаниэлем ты полез в древний склеп и разбудил какое-то древнее зло.
Тень шелохнулась, по их телам пробежал холод. Амелл почувствовал, как все внутри будто пронизывают острые маленькие иголочки; Андерс сильно побледнел – впрочем, сам Амелл вряд ли выглядел лучше.
– Ему не понравилось, что ты назвал его злом, – глубокомысленно заметил Андерс.
– Так оно все равно не хотело нас отпускать.
– Думаешь, если оно достаточно обидится, оставит нас в покое? Отличная идея. Эй, ты, древняя штука, ты хрен с маслом!
Ощущение холода усилилось, Андерс вскрикнул и пошатнулся.
– Знаешь, лучше помолчи.
– Почему? Сработало же. Помнишь Каллена? Он всегда злился, когда его так обзывали... Или знаешь что? Если оно нас слышит, я знаю, как сделать так, чтоб оно точно отреагировало. Только не вырывайся.
Больше Амелл ничего сказать не успел, потому что Андерс потянулся к нему, обнял руками за шею, отчаянно преодолевая сопротивление тени, и поцеловал. С прошлого раза в Круге он неплохо научился технике – тогда это было мокро и жутко неуклюже, а сейчас он целовался вполне себе неплохо, руки заскользили по спине, и Амеллу в голову бы не пришло отпихивать его – зачем, если тебе делают хорошо?
Тень дрогнула и уменьшилась.
– Придурок я был, что решил, что сам тебя вытащу, – выдохнул Амелл, когда ему дали отдышаться. – Надо было организовать спасательную операцию.
– Ладно тебе… смотри, оно уже меньше. Может, еще раз?
Нет, целоваться с парнями – это неправильно, конечно, запоздало думал Амелл, но отпихивать и спорить все равно не хочется. Этот засранец очень милый, как ни крути, и как-то разом становилось понятно, что в нем находили девчонки и зануда Текла из библиотеки. Солнышко рыжее. А Натаниэль дурак, надо было хвататься, пока добровольно предлагали, а не влезать в какие-то глупые споры.
– Мяу?
Вздрогнув, они отпрянули друг от друга. Позволила бы тень – отодвинулись бы, но незримые узы держали крепко.
Котенок стоял в дверном проеме и с любопытством их разглядывал.
– Сэр Ланселап, уходи! Кыш отсюда! Брысь!
Котенок зашипел и дернул носом. Осторожно коснулся лапкой лужи, потряс ею и обошел по берегу.
– Мяу?
– Сэр Ланселап, быстро назад!
Кажется, на этот раз Андерс действительно испугался. За себя – нет, за него, Амелла, тоже нет. А за своего котенка – да. Жалко даже, что коты человеческую речь не понимают, сейчас демон его съест и не заметит.
– Мяу!
Уши кота воинственно прижались, хвост мотался туда-сюда, Ланселап будто подкрадывался к добыче – полуползком, азартно дергая усами, – и ни малейшего внимания на Андерса не обращал. Оказавшись почти у их ног, он прыгнул.
И тень исчезла. Совсем. Не ожидавшие такого Амелл и Андерс растянулись на каменном полу, повалившись друг на друга – Андерс, зараза, оказался сверху и ему, по крайней мере, было мягко. А Ланселап, победно мявкнув, повернулся к ним с мышью в зубах. Живой, отчаянно верещащей и вполне материальной мышью.
– Откуда тут мышь? – удивился Андерс, уткнувшись острым локтем в амеллов живот. – Был же демон Желания, тень такая здоровенная.
– Какой демон Желания? – не понял Амелл. – Это Гордыня, что я, демонов не различаю?
– Желание – это вооот такие сиськи, а когда страшная морда и лапы, это ж все упадет и не встанет, какое же это желание?
– Андерс, сиськи я бы увидел. Получается, что или у кого-то из нас галлюцинации, или мы просто видели разное. Бери котенка и пошли отсюда. Мне надо выпить. Срочно. Тебе тоже.
Дверь Амелл запер и завалил сломанными ящиками, чтоб кто-нибудь не полез сдуру. Надо будет еще гномов попросить, чтоб заложили, а то умники вроде Андерса могут и еще найтись. Андерс бросил на склеп последний тоскливый взгляд, усадил Ланселапа на плечо и последовал за Амеллом в командорский кабинет.
Пойло позаимствовали у Огрена. Тот сообщил, что отрывает драгоценность от самого сердца, и еще пытался пересказать рецепт, но Амелл это дело пресек. «Драконья моча» так «Драконья моча», а уж из чего она там сделана – неважно. Вон, есть помидорки под названием «дамские пальчики» или крем для торта «Восторг в борделе», а уж как способен порою изумить обычный сыр… В общем, содержимое одолженной у Огрена бутылки лилось и горело, а больше от него ничего и не требовалось.
После третьего глотка Амелл отогрелся от мертвого холода и сырости и решил, что готов к подробным расспросам. Андерс только понюхал и пить резко передумал – он, кажется, был уверен, что такое название напитку дали за дело.
– Ты мне хоть расскажешь толком, чего тебя именно туда понесло? Вы не могли поспорить на тюремный подвал, например?
Андерс уставился на носки сапог.
– Ну, если честно, я не только думал с Натом поцеловаться, но и склеп немножко ограбить. Понимаешь, в таких древних саркофагах наверняка полно всяких ценностей.
Это Амелл отлично понимал. Спасая Ферелден от Мора, он излазил столько склепов, обшарил столько саркофагов и выгреб столько сокровищ, что хватило бы открыть в Денериме лавку. И жить с прибыли долго и счастливо, аж всю отпущенную Стражам жизнь.
– Тебе что, жалованья мало? Я тебе мантию красивую подарил. И посох с гравировкой. И шарфик. И точно знаю, что с тех пор, как ты утешил Ору, она тебя кормит всякими вкусностями, хотя на нас до сих пор смотрит волком. Чего тебе не хватает-то?
– Это… ну, это не мне. Понимаешь, тут у многих солдат семьи, а полгарнизона полегло, когда Башню штурмовали, и там дети голодные, и я…
– И ты решил заняться благотворительностью? Странно, я вроде за тобой не замечал.
– Да я тоже за собой не замечал, – сознался Андерс. – Просто понимаешь, Справедливость все время говорит о том, что правильно, неправильно, хорошо, нехорошо, и волей-неволей от него заражаешься. Ладно, неважно, со склепом я ошибся, придумаю что-нибудь еще. Ты мне лучше расскажи, что это за хрень была, что ты видел одно, а я другое?
– Это, друг мой, третий курс второй семестр, краткий курс по жителям Тени, и читал нам его самолично старший чародей Суинни. Где ты был в это время?
– Сбежал в очередной раз и все пропустил. Так что это?
– Это теневой обманщик. Считается вымершим… Склеп очень древний, видно, он там давно был заперт и выжил. И сидел бы еще незнамо сколько, если б ты его сдуру не освободил. Я думал, что вытащу тебя сам, и увидел Гордыню, ты… эээ… ты хотел от Натаниэля… хотел Натаниэля, вот и увидел Желание. А твой Ланс, видимо, хотел жрать и увидел мышь, ну и поймал ее. Вообще не знаю, сколько бы мы там проторчали, если бы не он. Твой кот герой. Я представлю его к медали за спасение командорской жизни. И твоей немножко.
Андерс похлопал ресницами.
– Ну вот, командор, мы разобрались, я могу идти? Нат все-таки мне проспорил, а эта драконья моча воняет, сил моих нет больше ее нюхать.
– Нет уж, – отрезал Амелл. – Никаких Натаниэлей. Считай, что ты наказан, потому что нефиг было лезть в склеп без разрешения. Как там Винн малышне говорила – пока учебник не законспектируешь, никуда не пойдешь?
Андерс сделал несчастное лицо.
– Не-е-ет, только не конспекты, мой командор, ты ведь не настолько жесток? Ведь правда? И учебника у тебя все равно нет, а Нат должен мне поцелуй, так что я…
Амелл заткнул его – самым простым и желанным способом. И явно испортив все впечатление от наказания. Но во-первых, очень уж хотелось, чтоб Андерс перестал болтать, а во-вторых – еще раз поцеловать его.
– Все, – ох как не хотелось выпускать, но не стоять же так вечно. – Я исполнил долг Натаниэля. Брысь отсюда. Иди… иди помоги Дворкину, он просил какие-то рецепты переписать, или сходи почитай Справедливости стихи, он их любит. И будем считать, что с твоим наказанием мы разобрались. И это… деньги возьми. Мог бы сразу у меня попросить, вообще говоря.
Андерс расцвел в солнечной улыбке.
– Ох, командор, какой же ты все-таки классный!"Сердце с сердцем рядом", Квентин/Ревка
читать дальшеПримерно через час Ревка поняла, что заблудилась. Совсем.
Выходить в Нижний город ей не разрешали. Представительницам благородного семейства Амелл делать в сомнительных районах нечего, даже если очень хочется и даже если сбежала из дома, и сейчас Ревка начинала подозревать, что в этом постулате имелся некий смысл. Она всего-навсего хотела посмотреть на ярмарку, но, видно, свернула не туда – а переулочков и закоулков в Нижнем городе было столько, что поди не заблудись. На нее смотрели, нехорошо так смотрели – нарядное платье сильно привлекало внимание, и она уже понимала, что, если в ближайшее время не выберется, может не выбраться вообще. Оставалась надежда, что улицы выведут ее куда-нибудь, где более людно, и там будет патруль городской стражи – стражники ведь должны помочь одной из Амелл? – или что она случайно выберется сама. Но как Ревка ни старалась попасть туда, где виднелись кварталы, взбирающиеся вверх, улочки поворачивали вспять, сменялись все более и более темными и грязными закоулками, а она все больше и больше теряла надежду.
Когда Ревке перегородили дорогу трое сомнительных типов, она даже не очень удивилась – осталась только усталая обреченность. Метнулась было назад – куда там; на выходе из переулка стояли еще двое. Если бы она выросла здесь, наверняка знала бы какие-нибудь отнорочки… хотя и сейчас можно было рискнуть, терять-то все равно нечего.
Ревка попятилась к стене. Если окажется, что во-он то удобное окно открыто, она может успеть влезть и сбежать…
Не успела. Пятеро подозрительных личностей одновременно захрипели и осели на мостовую. Из-за спин тех, кто загораживал выход, шагнул молодой мужчина, одетый в мантию с символами Круга. Левой рукой он придерживал одновременно посох и легкий короткий нож, правой зажимал рассеченное запястье. И если Ревка хоть что-то понимала, это его не в бою ранили, это была магия крови, про которую ей в детстве рассказывали страшные сказки.
– Испугались, а? – весело спросил он.
У него был сильный орлесианский акцент, очень милый.
– Вовсе нет.
– Ну что ж, тогда вы удивительно смелая, потому что лично я испугался. Надеюсь, вы не расскажете обо мне страже? Я был бы очень признателен. А я взамен могу проводить вас до… – он на мгновение замолчал, – до лестниц в кварталы Верхнего города. Вы, кажется, заблудились.
Ревка растерялась. Ей смутно казалось, что этот человек может оказаться пострашнее тех пятерых, от которых он только что ее спас.
– Я… ну хорошо. Обещаю, что не скажу страже.
Терять-то все равно уже нечего.
Незнакомец широко улыбнулся и подал ей руку.
– Идемте, прекрасная сударыня. И позвольте по дороге развлечь вас удивительной историей…
Повесть о Черном Лисе Ревка любила с детства, но никогда еще не слышала ее с такими пикантными подробностями, в которые детей обычно не посвящают. Незнакомец еще и рассказывал так увлекательно, что она вскоре забыла о том, какой он подозрительный, странный и вообще темная личность.
– Ну все. Вам, моя прекрасная сударыня, вперед по улице и свернуть в первый же переулок, попадете на рынок и там уже спросите. А я туда не пойду, уж простите. Не хочу раздражать стражу.
– Постойте, а вы кто такой?
– О, я страшный и ужасный маг крови. Мое имя вам все равно ничего не скажет, так что позвольте остаться таинственным незнакомцем. Счастливого пути, и постарайтесь больше не гулять по Нижнему городу.
Он поклонился и ушел. Ревка хотела посмотреть, куда, но он, в отличие от нее, Нижний город знал прекрасно. Свернул за угол и будто растаял в воздухе: то ли спустился в Клоаку, то ли проник в чей-то частный дом. Она с запозданием сообразила, что всю дорогу незнакомец отвлекал ее от возможных расспросов, а насчет страшного и ужасного мага крови действительно не шутил.
Ох и влетит же ей теперь дома… Все будут жутко ругаться, одной младшей кузине и можно будет рассказать – Леандра магов совершенно не боится.
На рынке Ревка наконец наткнулась на патруль стражи, и одного, отчаянно краснеющего юношу в доспехах не по размеру, отрядили провожать ее до дома. По крайней мере оставалась надежда, что в его присутствии родители не будут ругаться так уж громко.
Надежда не оправдалась. Отец ледяным тоном сказал, что очень, очень разочарован, что на прием к де Копьи Ревка не идет и остается сидеть наказанная в своей комнате. Жаль, конечно, Ревка очень соскучилась по кузине Леандре, – зато не надо было общаться с теми же братьями де Копьи или Дульси де Айлис.
Но настроиться на вечер с книгами не удалось. Вскоре после того, как родители ушли, в комнату вбежала раскрасневшаяся Дори и протянула Ревке изрядно помятый букет.
– Сударыня, тут вам цветы передали! Какой-то незнакомый сударь! Сказал, от кого-то страшного и ужасного.
Он ее нашел! Но как, она же не представлялась, как у него это вышло?
– Дори, а больше ничего не просили передать?
Служанка замотала головой.
– Не-а. Цветы-то возьмете?
– Да, давай.
Это были белые лилии, потерявшие, впрочем, форму от того, что ими трясли в воздухе, но все еще живые. Ревка никогда не любила лилии – из-за сладковатого запаха, будто мертвечиной несет, – но букет взяла и в вазу поставила.
И будь что будет.
***
– Милая, это Проспер де Монфор. Проспер, это наша Ревка.
Молодой орлеец в вышитом дублете церемонно поклонился и поцеловал ей руку.
– Сударыня, я совершенно очарован.
Ему было лет двадцать с небольшим, а на лбу уже появились залысины. И нос слишком длинный. И никогда еще орлесианский акцент не казался Ревке таким отвратительным.
Это был, конечно, не первый «подходящий молодой человек», приглашенный в дом. До герцога Проспера был граф Гийом, младшенький из семейства де Копьи, который весь вечер мямлил, не отрывая взгляда от пола, что-то о том, как оный вечер прекрасен, еще раньше – братья Сатрес, которые за всю жизнь не прочитали ни одной книжки, еще раньше – Энджел Аренберг, который жил по соседству с кузиной Леандрой и, как она рассказывала шепотом, имел привычку расхаживать голышом перед окнами. Мама вбила себе в голову, что Ревке в ее девятнадцать давно пора быть замужем, а раз она сама не хочет, так ее надо выдать, срочно, сейчас же, немедленно. Ревка писала кузине Леандре длинные письма, полные отчаяния, та отвечала через раз и туманно намекала, что у нее самой проблемы по той же части – тоже грозят срочным замужеством. И скорее всего, с кем-то таким же унылым, как этот Проспер.
Он, впрочем, считал себя неотразимым. Выпятив грудь колесом и выставив подбородок вперед, он принялся рассказывать ей об охоте, о том, что собственными глазами видел, как дракон загрыз виверна, потом перешел к бесчисленным подвигам своих предков, но Ревка уже умирала от скуки. Как воспитанная девушка, она кивала и поддакивала в нужных местах, Проспер еще больше раздувался от гордости и переходил к еще более и более нудным рассказам. Ревка воображала, как с потолка откручивается люстра и падает на просперову голову, как из ниоткуда вылезает демон и откусывает ему голову, как он скачет по обрыву и срывается в пропасть… Это все было приятно, но, к сожалению, совершенно неосуществимо. Ревка даже подумала, что Энджел Аренберг и то лучше. Не считая эксгибиционистских наклонностей, конечно.
Герцог де Монфор изволил отбыть поздно вечером, обслюнявив ей руку и кланяясь так низко, что разглядел, наверное, всю пыль в темной прихожей, разметенную по углам. Ревка выдохнула с облегчением; все, все, больше она этого индюка надутого не увидит.
– Солнышко, можно с тобой поговорить?
Голос у мамы был неуверенный. Отец за ее спиной смотрел сердито и отчего-то грустно.
– Конечно. Обещайте только, что этот де Монфор больше не будет ходить к нам домой.
– Солнышко, об этом мы и хотели с тобой поговорить. Мы уже решили и почти обо всем договорились. Ты выйдешь за него замуж. Это самая подходящая партия, и твой дед был бы очень счастлив.
– Нет.
– Солнышко, твой дед считает, что пора, и герцога де Монфора выбрал он.
Ревка представила, что ей предстоит всю жизнь провести с де Монфором, уехать в Орлей к драконам, вивернам и полному отчаяния сыру – нет, так нельзя, невозможно же!
– Нет, мам, я не стану. Я просто за него не выйду, и все.
Плакать было глупо и стыдно, не сейчас, не при родителях, но слезы подступали, аж горло перехватывало – и она убежала в свою комнату. Заперлась – родители стучались, требовали открыть, потом подсылали Дори, – но видеть никого не хотелось.
Полночи она безнадежно проплакала, потом решила, что все еще, в общем-то, поправимо, потому что где-то в библиотеке точно была книга о ядах. А Проспер, лежащий, к примеру, в спальне, стонущий и страдающий, устраивал ее куда как больше Проспера, неумолчно болтающего о себе, любимом.
Вытащив из-под подушки любимый роман, она зажгла побольше свечей, устроилась у стола – спать все равно не хотелось, – и тут в окно постучали. Ревка вздрогнула, резко обернулась – на подоконнике стоял он. Страшный и ужасный, тот, которого полчаса видела, а потом два года забыть не могла, стоял и улыбался.
Она метнулась открывать – как он забрался-то, стена же? хотя камень раскрошился, если очень захочется, то можно, наверное, – а он, вместо того, чтоб войти, подхватил ее и поставил рядом с собой.
– Моя прекрасная смелая сударыня Амелл. Я вас похищаю. Вы согласны похититься? Я ведь лучше герцога де Монфора?
– Откуда вы знаете про де Монфора?
– Расскажу, если согласны похититься сию же минуту.
– Согласна. И… вы можете называть меня Ревка.
– Хорошо, тогда вы называйте меня Квентин, держитесь крепче и ничего не бойтесь.
***
Это были безумно счастливые два месяца. Киркволльская осень холодная и дождливая, но им обоим казалось, что светит летнее солнце, что море теплое и свежее и даже в Клоаке пахнет не то что очень пакостно. Квентин приходил раз или два в неделю – Ревка оставляла окно открытым, – они убегали и гуляли вдвоем ночь напролет. Подготовка к свадьбе с де Монфором шла так медленно, что Ревка иногда надеялась: он и вовсе о ней забудет и найдет себе какую-нибудь орлейку – какая ему разница, с кем быть, – а ей найдут кого-нибудь еще.
Сегодня Квентин пришел перед самым рассветом, разбудил ее и позвал выбраться за город.
И это было невероятно. Квентин водил ее по Клоаке, они спускались еще ниже, в пещеры, и там было темно и сыро, а казалось – солнечно и воздушно, а потом ход вывернул в скалы, наверх, и они стояли на самом пороге пещеры – вверху и внизу были только вода, камни, небо и солнце, встающее из моря. Квентин встал на самый край и раскинул руки, будто ловя солнечный свет, а Ревка тянула его назад и кричала, что он сумасшедший.
– Я не сумасшедший, я просто здесь и с тобой!
Отсюда весь Киркволл был как на ладони: сверкающий Верхний город, тусклый Нижний, окна Клоаки, видные отсюда как темные пятна в скалах, и жутковатые башни Казематов, встающие из воды. В их сторону Квентин старался не смотреть. Как он оттуда каждый раз уходит, он тоже никогда не рассказывал – объяснил однажды, что это не только его тайна и лучше ей тайной и оставаться. Ревка не настаивала.
А потом они лежали рядом, на расстеленном плаще Квентина, среди поздних, отцветающих белых лилий, под осенним солнцем, и все было хорошо.
– Любовь моя, давай убежим? Я так больше не могу. Я уйду из Круга, договорюсь, а если нет – пусть себе ловят, я смогу защитить и тебя, и себя. Мы могли бы убежать куда-нибудь – в Амарантайн, в Ферелден… неважно, просто подальше. Ревка, ты останешься со мной?
– Я…
То, что сказал Квентин, неожиданным не было. Вот только все равно прозвучало как гром среди ясного неба. Ревка не знала, как ответить, как объяснить, чтоб Квентин понял. Что ей сказать? Что она Амелл и не может просто так сбежать с магом-отступником? Что он не сможет уйти из Круга? Что у знатной девушки и отступника не может быть нормального будущего?
И еще – слишком уж хорошо она могла представить, что тогда будет. Стоит ей сказать «Да» и пойти хоть на край света, хоть в Тевинтер, хоть куда, как ей-то будет хорошо, но здесь останется пустой холодный дом, плачущая по ночам мама, отец, переставший выходить на улицу, оборванная родословная и счастье, купленное в обмен на чужое одиночество и боль.
Лицо Квентина разом будто бы выцвело.
– А. Понимаю. Пойдем, я отведу тебя домой.
Всю обратную дорогу они молчали. Он стискивал ее руку, сильно, до боли, и все замедлял и замедлял шаг.
День клонился к вечеру. Внимания на них никто не обращал – Квентин вел Ревку переулками, ни разу не наткнувшись на стражу, а случайные прохожие в Нижнем городе их не замечали.
Квентин остановился возле широкой лестницы – там, наверху, была рыночная площадь Верхнего города, и уже скоро опустят решетку на ночь. Сколько там оставалось – полчаса, двадцать минут?
– Вряд ли тебя выдадут за этого де Монфора. Он чужого ребенка воспитывать не станет.
Ревка вздрогнула.
– Почему ты думаешь, что…
– Чувствую. Это будет девочка.
Они еще помолчали. Квентин гладил ее по руке. Пальцы у него были очень холодные.
– Прости, что я не могу остаться с тобой.
– Я не могу на тебя сердиться. Знаешь, я вернусь в Казематы, наверное… Не знаю, как будет дальше, но я постараюсь выбираться к тебе и нашей дочке. Как только получится. Хорошо?
– Хорошо. Ох, Квентин, как бы я хотела…
– Я знаю, любовь моя. Я что-нибудь придумаю. Мы будем вместе. Я на что угодно пойду, обещаю, веришь?
– Верю.
Из переулков полз туман, липкий и холодный. Квентин выпустил ее руки.
– Я… пойду, наверное?
– Да. Да, конечно.
Ревка побежала по лестнице, чувствуя, что он стоит и смотрит. Оборачиваться она не стала.
Наверное, сейчас поднимется страшный скандал, с криками и со слезами, потому что ее весь день не было и потому что она не станет скрывать. И вряд ли кто-то, кроме кузины, поддержит ее.
Но еще недолго, всю дорогу от площади до дома можно было думать о Квентине и о том, что скоро будет жить и радоваться маленькая девочка, с такими же, как у него, серыми глазами.Сила слова
читать дальшеПоток пациентов с утра не иссякал, и Андерс опять почувствовал уколы совести. С тех пор, как две недели назад он переехал, времени на лечебницу стало очень не хватать: Гаррет никогда не требовал оставаться дома, приходить пораньше, быть рядом – просто смотрел с такой нежностью, что уходить и самому не хотелось. В результате он открывал лечебницу только к полудню – после завтрака вдвоем, чмокнув на прощание гарретов нос и прогулявшись через весь город – спуститься в Клоаку из Верхнего города было не то что невозможно, просто местных выходов Андерс не знал. А вечером приходилось мягко, но настойчиво выпроваживать несчастных пациентов, запирать дверь и возвращаться домой, потому что Гаррет без него не ужинал и не ложился.
Справедливость был не в восторге. Ему-то с самого начала не понравилась идея переезда – он считал, что Гаррет отлично защищает и оберегает их на расстоянии, а если смертное тело будет хотеть плотского выражения чувств, то всегда есть операционный стол – вот он, прочный и почти не скрипит. В чем радость семейной жизни, дух понимал плохо: Кристофф Ору любил, и любил очень сильно, но Справедливость был уверен, что семья бывает, только если смертный мужчина женится на смертной женщине. А когда смертный мужчина, еще один смертный мужчина и привязанный к нему дух из Тени живут вместе, это никакая не семья, а блажь смертных тел. Пока Андерсу удавалось его уговорить и объяснить, что они с Гарретом по-настоящему любят друг друга, что для смертных это нормально, но каждый раз, когда они приходили в лечебницу, дух начинал напоминать, как бессовестно Андерс пренебрегает и долгом перед обездоленными ферелденцами, и делом революции.
Когда Андерс уже начинал подумывать попросить людей подождать хоть минут двадцать – тело отчаянно требовало отдыха и хотя бы пары глотков лириумного зелья, – вошел Гаррет Хоук собственной персоной и провозгласил перерыв на полчаса. Чтобы никто не сомневался в серьезности его намерений, он встал у дверей и гостеприимно их распахнул.
Конечно, это было страшно невежливо, но в душе Андерс порадовался. Он сам в жизни бы не выставил людей, ждущих от него помощи сейчас же и немедленно.
– Любовь моя, я принес тебе обед, – радостно объявил Гаррет, запирая дверь.
– Спасибо, но ты же сам с утра мне его отдал. Вон корзинка стоит.
Гаррет вздохнул. Посмотрел с укоризной.
– Будто я не знаю, что ты те бутерброды детишкам скормил и сидишь тут голодный. Не спорь со мной. Я сказал обед, значит, обед.
Ну что ты с ним будешь делать? И ведь прав, как всегда, потому что едва переехав, Андерс начал таскать из дома еду и подкармливать маленьких беспризорников. Он и без того чувствовал себя виноватым: ни у кого из беженцев не было ни теплого дома, ни еды досыта, ни чувства безопасности, защищенности, которое ему самому Гаррет дарил, еще когда не было любви, а были только неловкие, нелепые попытки понравиться.
– Спасибо.
– И учти, я не уйду, пока ты не поешь. Мама сказала, что лично мне голову оторвет, если я буду плохо о тебе заботиться. Пожалей мою голову, а?
И умильно посмотрел на Андерса. Спорить с ним было невозможно, убеждать тоже.
– Пожалею. Госпожа Лиандра страшна в гневе, как же я тебя ей подставлю?
Они сидели рядом на одной из свободных коек; Гаррет явно решил проследить, чтоб Андерс съел все сам и не порывался накормить очередных страждущих. Жалко, что нельзя устроить лечебницу прямо в Верхнем городе – не потому, что Гаррет или госпожа Лиандра были бы против, а потому, что жителям Клоаки туда тяжело попасть.
– Придешь сегодня пораньше? – спросил Гаррет, забирая у Андерса опустевшую корзинку. – Ты обычно такой уставший по вечерам, а я тебе сюрприз приготовил.
– Приду. Как начнет смеркаться, так и вернусь, ладно?
– Вот и отлично.
Гаррет улыбнулся ему и убежал, довольный и счастливый.
Разумеется, просто так взять и прекратить прием пациентов Андерс не смог, и когда он шел по площади Верхнего города, уже не просто смеркалось, а основательно стемнело, только на западе протянулась светло-синяя полоска. Гаррет торчал в прихожей, нетерпеливо уставившись на дверь, и Андерсу стало неуютно; долг долгом, но один-единственный Гаррет все-таки был важнее всех ферелденских беженцев, вместе взятых.
– Здравствуй, родной. Ты голодный? Тебя сначала кормить или сюрприз?
Благодаря гарретовой настойчивости Андерс сегодня даже обедал, так что ужин вполне мог подождать. В конце концов, разве любимый не заслужил, чтоб его подарок все-таки получили?
– Сначала сюрприз.
– Тогда пошли.
Гаррет потянул его за руку – через библиотеку, через кухню, мимо комнатушки Ораны, к лестнице в подвал. Андерс запоздало вспомнил, что как-то рассказывал ему о своих фантазиях, в которых принимали участие кандалы и храмовники, и от души понадеялся, что ни того, ни другого Гаррет притащить не додумался. А то он ведь мог.
Против обыкновения лестница была удивительно чистая. Как будто ее наконец-то подмели. Или как будто протащили по ней что-то большое, а заодно слегка ободрали этим стены.
– Закрой глаза и спускайся.
– Гаррет, я же упаду. Можно мне сначала спуститься, а потом закрыть глаза?
– Нет, так неинтересно. Я тебя поведу. Закрой и не открывай, пока не скажу, что можно.
– Ну ладно, как скажешь.
Внутри заворчал Справедливость, отчетливо не одобрявший глупости смертных, причем обоих – и Гаррета Хоука, со всеми его странностями, сюрпризами и любовью, сорвавшей им все планы, и своего носителя, который радостно потянулся навстречу – Андерс обещал, что потом объяснит, как и зачем смертные устраивают сюрпризы и что в этом хорошего.
Лестница оказалась не такой уж крутой; Гаррет не торопил, поддерживал под локоть и предупреждал, когда ступеньки были неровные. Потом он долго возился с ключом, каждые несколько секунд напоминая, чтоб Андерс не вздумал подглядывать, за руку завел его в подвал и наконец-то разрешил открыть глаза.
Посреди подвала стояло таинственное приспособление, резко пахнущее краской и металлом.
– Вот! – радостно провозгласил Гаррет. – Это печатная машина. Помнишь, года три назад по всему Киркволлу висели отпечатанные листовки, ну типа «Убирайтесь в свой Ферелден» и все такое? Я попросил Варрика, и он разузнал поподробнее, это, оказывается, целое общество было. Печатная машина им все равно больше не нужна, и я ее забрал.
– Почему не нужна-то? Они уже разорились? Или передумали выгонять ферелденцев?
– Не совсем. Они не хотели делиться добровольно, ну и… И все. Но я уже оттер с машины кровь! Смотри, как я здорово придумал: мы будем отпечатывать твои манифесты, и тебе больше не придется переписывать их по ночам, и ты будешь нормально высыпаться. Тебе нравится?
Андерс молча рассматривал машину. В печатном деле он, конечно, понимал чуть больше, чем, допустим, в управлении кораблем в шторм и бурю в открытом океане, но вообще-то даже не мог бы с уверенностью сказать, работает ли эта штука или безнадежно сломана, а если работает, то как именно. Но если бы им с Гарретом и в самом деле удалось бы разобраться, это и вправду помогло бы, ведь чем больше людей сможет прочитать манифесты, тем больше у подполья будет сторонников, пусть даже поверит каждый десятый, а найдет силы и храбрость помогать каждый двадцатый. Их так мало и так нужны люди…
Гаррет подошел сзади, обнял, взяв его ладони в свои.
– Радость моя, тебе понравился мой подарок? Ты какой-то странный.
Андерс улыбнулся, зная, что Гаррет почувствует его улыбку даже не видя.
– Знаешь, мне дарили книги, пучок вороньих перьев, сережки, котенка и украденный в Церкви шарфик, но вот подпольную типографию – это в первый раз. Ты у меня особенный. Спасибо тебе, родной.
– А хочешь, я тебе тоже что-нибудь из Церкви украду?
– Только не принца Себастьяна, пожалуйста.
– Договорились. Принца красть не будем. Я раздобуду для тебя святые трусики Андрасте. Пойдем ужинать, а потом я притащу сюда побольше свечей, и будем разбираться, как эта штука работает. В нее попала чья-то голова, но я надеюсь, что это не смертельно. В смысле, не для головы.
Андерс уже понял, что этой ночью сон ни ему, ни Гаррету не светит – Гаррет упорный, он никуда не уйдет, пока не вытрясет из машины хотя бы одну листовку и лично ее куда-нибудь не повесит, а если машина все-таки сломана, они проторчат в подвале до утра в попытках ее починить, а потом любимый изобразит пару умильных взглядов, и ни в какую лечебницу Андерс не пойдет, а послушно отправится отсыпаться.
И это было здорово, по-настоящему здорово – лучше, чем могло бы сложиться с Амеллом, даже если бы его не отозвали и у них было побольше времени; Дайлен Амелл всегда был чуть впереди, Гаррет Хоук вставал рядом, готовый вместе влезать хоть в логово дракона, хоть в рабочий кабинет Мередит (хотя невелика разница и, пожалуй не в пользу дракона), хоть в революцию.
Рано или поздно Справедливость поймет. Ему ведь тоже никогда еще не дарили подпольную типографию. Про мелких и в Круге, Амелл-Андерс
читать дальшеАндерс умел скрывать свои чувства весьма и весьма неплохо. Во всяком случае, если б Дайлен не знал, на что обращать внимание, он бы ничего не заметил. А так – видел, как его друг то и дело невзначай оказывается рядом с Карлом Теклой, невзначай касается руки, когда просит пустить его покопаться в каталоге или помочь с рефератом, как смотрит, опустив ресницы. Карл был уже совсем взрослый, и что в нем, тридцатилетнем, нашел шестнадцатилетний Андерс, Дайлену было совершенно непонятно. Замкнутый, немного занудный, суховатый, еще борода дурацкая… Но нашел и нашел, и когда он ночами забирался в кровать Дайлена и шепотом рассказывал, как это – когда тебя целует опытный мужчина, а не застенчивая робкая девчонка или лучший друг, у которого поцелуй-то самый первый с тобой и происходит, – у него аж глаза светились, и Дайлен был счастлив его счастьем.
Герда своих чувств скрывать не умела – подошла и прямо – ну то есть шепотом и на ухо – сообщила, что Дайлен ей очень нравится. Из всех девчонок она была самая нормальная – добрая, веселая, да и к тому же знала, как пробраться в закоулок, из которого в щелочку видны ванные комнаты храмовников. Тайное совещание учеников постановило, что будет честно и справедливо подглядывать за голыми храмовниками, если они первые начали. И если выбирать из всех девчонок на свете, Дайлен, конечно, выбрал бы ее. Так что он даже не колебался, когда она предложила быть вместе.
И все было отлично, пока Герда не сказала, что они уже достаточно взрослые, и можно не только целоваться по углам.
Дайлен потерял покой и сон. Он достаточно смутно представлял себе, как это делается – в книжках на данную тему имелись только похабные картинки, например, про эльфийку и трех наемников, но в живой реальности с девочками так нельзя, а к тому же Дайлен был практически уверен, что картинки преувеличивают. Ну и не только физические возможности преувеличивают, а то когда он мысленно сравнивал, сравнение выходило совсем не в его пользу.
С поцелуями было как-то попроще: в тот раз Дайлен попросил Андерса, и они провели очень поучительные полчаса в кладовке. Потом, правда, выяснилось, что для Андерса это тоже было впервые, и он понятия не имел, как нужно действовать, но обоим понравилось – ночью Андерс заполз к нему под одеяло и попросил повторить. Но про такое серьезное просить было как-то неудобно: поцелуи поцелуями, а секс – это все-таки должно быть по любви. Ну, если повезет и не попадется какой-нибудь озабоченный храмовник.
Он промучился полдня – просить или не стоит, – и так сверлил Андерса глазами в столовой, что Карл, кажется, заметил и начал нехорошо коситься на него самого, а Йован прошипел, что если Дайлен надеется выжечь в Андерсе волшебными лучами из глаз подсказки к завтрашней контрольной, то пусть лучше не надеется, а поучит ночью. Вечером Дайлен решил, что любовь любовью, а Йован прав, завтрашняя контрольная сурово нависает и грозится парочкой дополнительных рефератов, если он ее все-таки провалит – и устроился в кровати с книжкой. Дурацкая энтропия, дурацкое целительство и духи тоже дурацкие.
В районе пятидесятых страниц Дайлен уже был готов пойти запускать файерболлы в библиотеке. Или подойти к Герде и сказать, что он согласен, весь в ее распоряжении, но чур командовать будет она. Или к Йовану пойти, пусть сам про энтропию рассказывает, раз такой умный. Но тут на страницы упала тень, а потом книжку и вовсе решительно отобрали.
– Я тебя ведь не очень отвлекаю? – спросил Андерс и застенчиво улыбнулся. Выглядел он на удивление смущенным, растерянным и очень счастливым.
– Не очень. Что-то случилось?
Андерс сел рядом, уткнулся ему лбом в плечо; Дайлен обнял его и притянул поближе.
– Случилось. Дайлен, у меня вообще-то к тебе просьба. Только она странная. Можешь выслушать? Если ты откажешься, я пойму, просто выслушай.
– Ты в третий раз хочешь попробовать убежать и тебе нужна помощь?
– Нет. То есть не сейчас. И это была бы удобная просьба, а сейчас будет неудобная. Мне Карл предложил переспать, понимаешь?
– Ух ты, – Дайлен замялся. – А мне Герда предложила. Ну, тоже переспать. Ну, в общем, я за вас рад. А что ты хотел?
Андерс смутился еще больше.
– Я, если честно, боюсь. Ну, что больно будет, и я буду лежать как бревно и даже ответить ему не смогу, потому что буду стараться терпеть.
Он отодвинулся от Дайлена, высвобождаясь из его рук, и уставился в пол.
– Я хотел попросить тебя быть моим первым. Чтоб я мог… подготовиться, понимаешь?
Дайлен почувствовал себя донельзя глупо. Сидел ведь, мучился, просить, не просить, надо, не надо, а тут само в руки плывет.
– Понимаю, конечно. Значит… получается, я буду сверху?
– Получается, да, – Андерс просиял. – Так ты не против? Спасибо!
Он порывисто обнял Дайлена, чуть не придушив, а Дайлен подумал, что это, пожалуй, будет самая приятная услуга за всю его жизнь и вообще сплошная радость.
Если, конечно, не считать той детали, что к контрольной он подготовиться определенно не успеет. Ну и хрен с ней. Андерс лучше контрольной.
– Ночью в библиотеке, хорошо? Там никого не бывает, только парочки иногда. Я тебя сам разбужу, и пойдем, – шепнул Андерс, выпустив наконец его шею.
– Угу.
– И спасибо еще раз. Ты не представляешь, как ты меня выручил. Ладно, я к мелким пойду, я им обещал помочь с файерболлами.
Сжав его руку на прощание, Андерс сбежал. Мелкие действительно любили его и вечно ходили хвостиком; в два предыдущих андерсовых побега Дайлен вытер немало соплей и слез и, если честно, успел расстроиться и сам. Он, естественно, радовался, что Андерс вырвался на волю, и он верил, что рано или поздно все у Андерса получится, и в этом мире станет одним счастливым и свободным магом больше. Оно конечно, шансов на это было примерно столько же, сколько у Дайлена – спасти Ферелден или там переспать с королевой Анорой, но Андерс ведь упорный.
Оставшееся до отбоя время он честно пытался готовиться, но если все время представлять голого Андерса, то на учебе как-то не сосредоточишься. Не до того немножко.
Ночью Андерс, как и обещал, разбудил Дайлена сам. Его кровать была верхней, так что он просто спрыгнул вниз, не на пол, а прямо на дайленово одеяло, едва не придавив ему ноги, и потряс за плечо.
– Не передумал?
– Даже не надейся, – Дайлен сел в постели, на ходу выпутываясь из одеяла. – Пошли.
Торопливо одевшись, они потихоньку выбрались из спальни. Внимания никто не обратил – кто спал, кто читал потихоньку, да и вообще ученики друг друга не выдавали. Если друг за друга не держаться, что ж тогда останется?
В библиотеке было темно. Андерс зажег магический огонек, слабенький, чтоб не заметили. Дайлен то и дело вытирал ладони о мантию, они, впрочем, тут же опять становились мокрыми, и сердце колотилось чуть не в горле, то ли от волнения, то ли от предвкушения. Он придумывал, конечно, как это могло бы быть, и с Андерсом, если честно, хотелось больше, чем с Гердой – с ним не страшно не уметь или что-то сделать не так.
Андерс схватил его за руку и завел в нишу – там обычно уединялись те, кто хотел позаниматься в тишине. Кафедра, учительская доска, письменный стол, заваленный книгами, – кажется, Дайлен что-то тут забыл днем, можно будет заодно и забрать.
– Ну что, будем пробовать?
– Ага.
Андерс сел на край стола, позволяя Дайлену встать вплотную, его острые худые коленки упирались под ребра, и Дайлен невольно задумался, будет ли с Гердой так же. Он положил ладонь Андерсу на спину, скользнул вверх-вниз – под мантией чувствовались выступающие лопатки. Кругом одни сплошные кости; когда они обнимались просто по-дружески, Дайлен на них почему-то не натыкался; откуда только взялись, когда они решили по-дружески заняться любовью? А Герда, кстати, мягкая; он ее обнимал раньше – она разрешала – и там никаких костей не было.
– Ты не щекотись, ты гладь, – хихикнул Андерс ему в ухо. – Давай попробуем лечь.
– Тебе на столе-то нормально? Он же жесткий.
– Когда ты меня вот так трогаешь и гладишь – нормально. Ты только не прекращай, хорошо? И поцелуй меня.
Мантия тонкая и легкая, сквозь нее чувствуется чужое тело. Вблизи и в темноте глаза у Андерса темно-карие, это днем они светлые; он сбивчиво дышит Дайлену почти в ухо и в шею, и это тепло и немножко щекотно; Андерс запрокидывает голову, подставляясь под поцелуи, а его руки уже под дайленовой мантией, трогают везде-везде, изучают…
Андерс откинулся назад, опираясь на локти, Дайлен тут же прилег сверху, задрав ему мантию до груди, и замер.
– Ну что ты так смотришь, ты ж меня сто раз видел.
– Ты точно уверен? Первый раз все же, а ты Карла любишь.
– Тебя я тоже люблю, между прочим. И вообще, ты его видел? Я же говорю, с тобой не будет больно, с тобой вообще здорово… Ты не останавливайся. Я хочу, ты хочешь… иди сюда.
Он с силой дернул Дайлена на себя, обхватил коленками его бедра, прижимаясь, раскрываясь, и думать стало совершенно невозможно, и…
– Вы что, совсем охренели? – громким шепотом спросили сзади.
Они отпрянули друг от друга, торопливо одергивая мантии. У книжного шкафа – в одной руке книга, другая поддерживает тусклый магический огонек – стоял бледный и рассерженный Йован.
– Эм… ты нам немножко помешал, – сказал Андерс, спрыгивая со стола. – Мы тут были немножко заняты.
Дайлену страшно хотелось уединиться. Или убить Йована. Сильнее всего, конечно, хотелось вернуться на десять минут назад и найти какую-нибудь запирающуюся кладовку вместо библиотеки, но что уж теперь.
– Ну извините. Люди сюда ходят книжки читать, между прочим.
– Да ну? По ночам? И что ты такое, интересно, читаешь ночью в библиотеке, чего нельзя было почитать днем? Книжки по магии крови? По вызову демона?
Йован покраснел.
– Неважно.
– Вот-вот, – вздохнул Андерс. – Ты сорвал нам наш первый раз, мы сорвали тебе свидание, всем плохо. Ладно, Дайлен, пойдем в спальню. Раз уж переспать не удалось, давай я тебе расскажу план своего следующего побега.